— Есть приказ командира дивизии доставлять перебежчиков в штаб.
Кто-то ткнул Ашира автоматом чуть пониже спины. Кровь прилила в голову. Оглянулся и увидел издевательски осклабившегося детину.
— Фор! Фор! — Немец, словно потешаясь, еще раз ткнул его. Таганов смолчал, до боли стиснув зубы. Старался думать о чем-нибудь отвлеченном. Где раньше он видел немцев? В Москве, на какой-то выставке. Приглаженные и вежливые, они все выдавали себя за чиновников торгового ведомства, но их изобличала военная выправка. Эти же, заполонившие безвестное русское село, не были похожи на тех. Спесивые и самодовольные, злые и раздражительные...
Таганова в сопровождении дюжего фельдфебеля доставили в штаб, помещавшийся в бывшей средней школе. Немец предъявил свои документы стоявшему у крыльца дежурному с повязкой на рукаве. Тут же застыли с автоматами двое часовых.
— Я привел перебежчика к майору Штейну, — объяснил он дежурному. — Ты пригляди за ним. Майор не любит, когда без предупреждения, — и вбежал в помещение.
В утренние часы штаб напоминал большой муравейник. Пробегали посыльные, адъютанты, на ходу показывая удостоверения. Взвизгивали тормоза — из штабных машин с флажками выбирались офицеры, залепленные грязью. Никто не обращал внимания на Ашира.
На крыльцо выпорхнул щеголеватый обер-лейтенант. Сбежав по ступенькам, он неожиданно шагнул к Таганову и по-немецки спросил:
— Ты чего здесь стоишь?
Ашир на всякий случай вытянулся, непонимающе заморгал глазами.
— Не понимаю вас. Балла, вах, как бы сказать вам?.. Форштейн найн, — повторял он, словно выкладывая весь свой запас немецких слов.
— Его тут фельдфебель оставил, — пришел на помощь дежурный.
Офицер сел в подъехавшую машину и куда-то укатил. Спустя полчаса вернулся, молча прошел мимо Таганова. Наконец в дверях появился фельдфебель и, к удивлению Ашира, повел его не в штаб, а к небольшому строению, особняком стоявшему на окраине села.
За скрипучими воротами — приземистая банька с зарешеченным окном. Часовой проворно открыл дверь, обитую железом. Аширу показалось, что его здесь уже ждали. Не успел перешагнуть порог, как кто-то так сильно толкнул его в спину, что он не устоял на ногах, упал на сено. Дверь захлопнулась, загремел засов.
Прошел день, другой. Таганов потерял счет допросам. Гитлеровцы сменяли один другого, у каждого был свой метод. Один вкрадчиво предлагал сигареты, вино, «откровенничал»; другой — тупо и беспощадно бил, выкрикивая только одно слово: «Врешь!»; третий вел душеспасительные беседы.
Врывались они по ночам, задавали по десять раз один и тот же вопрос, стараясь сбить с толку. Проверяли на знание немецкого языка, отдавая в присутствии Таганова приказ ликвидировать перебежчика, и его выводили якобы на расстрел. И, конечно, сверяли сведения, полученные от Ашира, с данными своей разведки.
Шли восьмые сутки заточения. Таганова вроде оставили в покое. Ашир долго и мучительно анализировал свое поведение, припоминал каждую свою фразу, чтобы снова и снова повторить ее на допросе, не ошибиться, не дать себя запутать...
На дворе лил дождь, чавкала грязь под сапогами часового. Шум за дверью, загремел засов. Резкая гортанная команда. Тот же фельдфебель. Раскисшая дорога в штаб. На этот раз прошли туда беспрепятственно — на крыльце их встретил пожилой дежурный офицер и отвел к майору в мундире вермахта.
Таганов оглядел просторный кабинет — видно, бывшая учительская. Два обшарпанных стола: один — рабочий, с зелеными полевыми телефонами, другой — свежеоструганный, уставленный сытной деревенской снедью. Сизовато отсвечивала четвертная бутыль самогонки. На стене висела школьная политико-административная карта Советского Союза. На ней черной тушью выведена большая жирная свастика. У окна на потрепанном диване сидел капитан из ГФП — тайной полевой полиции, приглашенный в качестве переводчика.
Майор, кивнув на табуретку, велел Таганову сесть.
— Вышло недоразумение... — Офицер не сводил прищуренных глаз с темных зрачков Таганова. — Фельдфебель принял вас за пленного «языка» и упрятал в бане. Мне о вас доложили только сегодня...
