Окраинная улица, обсаженная стройными липами, несмотря на вечерние сумерки, просматривалась из конца в конец. Черкез с гулко бьющимся сердцем приближался к железным воротам. Ему казалось, что сейчас встретит Шаммы-ага или Чары Назарова. Когда он приблизился к воротам, оттуда вышел высокий мужчина в светлом плаще и шляпе, с небольшим белым свертком в правой руке и, мельком глянув в его сторону, пошел по улице. Черкез не спеша двинулся за ним. Профиль человека показался знакомым. Где же видел его?.. И вспомнил. Это было в урочище Сувлы, в Каракумах, куда он приезжал с кавалерийским эскадроном, встречался с отцом. В последний раз видел на фотографии, которую показал ему Шаммы-ага.
Да, это был Иван Гербертович Розенфельд, старый друг его отца и Тагана-ага, отца Джемал. Черкез как сейчас помнил слова Шаммы-ага, наставлявшего племянника перед переходом границы: «Наш человек сам найдет тебя. Ты его сразу узнаешь...»
— Не удивляйтесь, друзья мои, бывает, что птица счастья и на голову глупца садится. — Аксакал улыбнулся своим мыслям вслух, оглядел всех, кто слушал его, умными глазами и продолжил: — В некотором царстве, в некотором государстве нового падишаха провозглашали весьма необычно. Созывали народ на мейдан — площадь перед дворцом и выпускали над толпой Симург — птицу счастья. На чью голову она опускалась, тот и становился падишахом.
Как раз в тот день, когда избирали падишаха, в столицу царства Багабад приехали два вора, два закадычных друга. Один из них постарше, рослый и плечистый, с чуть вьющимися смоляными волосами и собою столь пригожий, что люди, впервые увидев его, проникались симпатией, но до тех пор, пока он не заговаривал: бедняга был страшно косноязык, глуповат и трусоват. Ко всему — бездельник, которого свет не видывал: труд для него страшнее казни был, и вором-то он стал от лености души. Несмотря на свои годы, успел трижды жениться, расплодить по белу свету себе подобных детей и накрепко усвоить одну мораль: пресмыкаться перед всеми и стараться выглядеть глупее, чем ты есть на самом деле. Тогда окружающие, видя, насколько глуп человек, будут лучше относиться, считая себя умнее его. Даже в воровском миру, прослыв мелким жуликом, он угодничал перед всеми. Второй вор — помладше, хотя обличьем схож со старшим, коренастее и приземистее, с курчавыми, рано поседевшими волосами, тоже собою недурен, но красноречив, неглуп и не так труслив. Но главное, что их отличало: старший вор не помнил своего родства, для него все одно, бары-бир, как говорили древние тюрки, что Иран, что Туран; а младший знал свой род и свое племя, но рано осиротел и в воровской мир попал не по доброй воле — от нищеты и голода.
Народ толпой валил к мейдану. Почему бы не попытать счастья? Пошли и воры.
— Может, Симург глупа, — шутил младший вор, — возьмет да и сядет кому-нибудь из нас на голову?
Старший вор глуповато засмеялся. Младший достал из кармана горсть жареной пшеницы и посыпал на шапку старшему вору, и они вдвоем уселись в укромном местечке. Народу собралось, что плюнуть было негде.
Вот запустили птицу счастья. Она, сверкая золотыми перьями, покружилась над толпой и вернулась в свою клетку. Ее выпустили снова, и она, полетав над площадью, опустилась на голову... старшего вора. Тот вначале ничего не понял, а когда к нему подбежала ватага блюдолизов — визирей, сановников — и затыкала в него пальцами: «Он, он!.. Вот! Вот!..» — бедняга до смерти напугался, думая, что разгадали их хитрость. «Э-э-э! Не-не... я-я!» — Он хотел выдать своего товарища, насыпавшего ему на шапку пшеницы, но ему не дали договорить, посадили на паланкин, и падишахские глашатаи тут же объявили вора-заику своим повелителем.
Новоявленный падишах, опомнившись, приказал отыскать младшего вора и привести во дворец. Стража тут же исполнила волю государя.
— Я дарую тебе провинцию на благодатном берегу Окса, — сказал падишах другу. — Живи, наслаждайся жизнью.
Младший вор, которого теперь величали ханом, поселившись на подаренной вотчине, зажил припеваючи, обзавелся женой, детьми.
Шли годы. Страна, управляемая бывшим вором, к тому же глупым, приходила в упадок. Земля переставала родить, за ней не ухаживали. Хозяйства разорялись, всюду царили беспорядок и хаос. Паразитов расплодилось видимо-невидимо: один с сошкой, а семеро с ложкой. Процветало взяточничество, лихоимство считалось праведностью. Зинданы переполнились невинными. Люди роптали. Любой завоеватель мог легко овладать краем...
