Хозяин дома неуловимым движением факира снял с бутылок цветную салфетку. Леопольд поднес взрослым бокалы. Мадер горделиво взглянул на сына, затем на Черкеза, явно бравируя воспитанностью отпрыска, которого приучил прислуживать гостям, как это заведено на Востоке.
— Что прикажете, мой эфенди? — Мальчик, не дожидаясь ответа Черкеза, с ловкостью кельнера разлил по бокалам мозельское вино.
— В какую даль устремлены теперь мечты нашего юного друга? — Черкез, пригубив вина, потрепал острое плечо Мадера-младшего.
Тот благодушно улыбнулся, небрежно махнув длинной рукой. Черкез знал об увлечениях Леопольда, самозабвенно складывавшего деньги в большого тигра-копилку из папье-маше. Мальчик экономил на школьных завтраках, собирал бутылки, макулатуру, цветной металл и на вырученные от их продажи марки мечтал открыть мастерскую по изготовлению протезов зубов, рук, ног...
— Наш фюрер в будущей войне завоюет весь мир, — по-взрослому рассуждал он. — На этом деле можно нажить большой капитал!
Не облегчить боль, страдания несчастных, а набить карман на муках калек.
Мадер хотел что-то сказать, но Леопольд капризно выпятил губу.
— Позвольте, папа, мне самому ответить. — И, повернувшись к Черкезу, заученно выпалил: — Великий фюрер учит, что есть только одна дорога к свободе и величию, к которым могут привести послушание, усердие, честность, опрятность, правдивость, благоразумие и любовь к отчизне. Свою любовь к фюреру и рейху я хочу выразить личным денежным вкладом. В день своего совершеннолетия, а оно совпадает с днем рождения фюрера, я мечтаю передать часть накопленных денег в распоряжение нашего вождя, а часть оставлю на собственную протезную мастерскую.
— Браво, Леопольд! — Мадер снисходительно взглянул на сына. — Правда, ты частично изменил свои планы. Но мы еще об этом поговорим, а теперь ступай к дамам, поухаживай за ними. У тебя это галантно получается.
Собрав званый обед по случаю своего вступления в нацистскую партию, Мадер приготовил также сюрприз и для Черкеза. Пока собирались его немногочисленные гости — чиновники нацистских учреждений с супругами, родственники хозяев дома — и он принимал поздравления, супруги Аманлиевы успели познакомиться с носатым туркменом с хищным взглядом, Нуры Курреевым. Хотя тот и представился другим именем, Черкез узнал его сразу: Шаммы-ага обстоятельно обрисовал ему этого агента по кличке Каракурт... А тот не скрывал своей осведомленности об Аманлиевых, особенно о Джемал, ее отце и брате Ашире Таганове, ушедшем от большевиков и ставшем сердаром — предводителем басмаческого отряда «Свободные туркмены». Но о последнем Курреев умышленно не распространялся, из ревности, что подобная новость может возвысить Джемал в глазах Мадера. Будь что-то порочащее супругов, Каракурт не преминул бы доложить о том своим хозяевам.
Курреев был навеселе и очень много говорил, даже бестактно вспомнил о бывшем муже Джемал, его загадочной смерти в горах, и тут же перескочил на Афганистан и Иран, куда ездил недавно. Говорил он столь темпераментно, размахивая руками, что на него обращали внимание. Проводивший мимо Мадер чуть замедлил шаг, процедил сквозь зубы на фарси: «Прекратите болтовню, мой агайи!» Паясничая, тот поклонился ему и по-прежнему продолжал краснобайствовать, только потише...
— Уважаемая фройляйн, господа! — начал Мадер свою речь. — Наше торжество не только по случаю моего вступления в партию. Больше всего я рад за моего верного друга и компаньона, удостоенного звания гешефтсфюрера — руководителя предприятия. — Все зааплодировали, благосклонно поглядывая в сторону Черкеза и Джемал. — Вы знаете, что такое звание присваивается только арийцам. А наш друг — иранец, а иранцы, как и мы, немцы, чистокровные арийцы, что доказано нашими научными светилами путем измерения черепов. Это подтверждает первый антрополог рейха и нашего дражайшего фюрера профессор Гюнтер...
Каракурт, сардонически поглядывая на Мадера, криво усмехнулся. «Черкез — иранец?! Тогда он, Нуры, тоже ариец!..» Но Курреев даже пьяный смекнул, зачем понадобился Мадеру такой камуфляж. Значит, Аманлиевы очень нужны Мадеру, раз он заботился о их будущем.
