Командование дивизии, Вели Каюм и прибывшие с ним члены ТНК поднялись на импровизированную трибуну. Мадер, которому накануне позвонили из Берлина и предупредили об их приезде, все же крупно поговорил с высокопоставленным чиновником из Восточного министерства. Майор напомнил, что дивизия подчиняется совсем другому ведомству и незачем Вели Каюм-хану влезать в дела эсэсовского формирования. Чиновник недовольно засопел в трубку и прокричал:
— Рейхсминистр переговорил с вашим ведомством, майор! Вы, старый член нацистской партии, должны понять, что мы все делаем общее дело. Вели Каюм-хан приезжает к вам с чисто пропагандистскими целями, чтобы вселить в ваших солдат веру в победу германского оружия и нашего дражайшего фюрера!
С некоторых пор Каюм, считавший всех туркестанцев своими подданными, не хотел и слышать о каком-то Мадере, да еще лишь в чине майора. Барон? Да он сам — хан! Это повыше барона! — возмущался Каюм, забывая, что хан-то он самозваный. Он знал, что немец метит в «президенты Туркестана», а совсем недавно прослышал о комедии с распределением министерских портфелей будущего «туркестанского правительства». Пожаловался Розенбергу — мол, Мадер ведет двойную игру, подрывает его авторитет, срывает формирование дивизии, окружив себя неблагонадежными людьми, не занимаясь ничем, кроме интриг, и способствуя распространению пораженческих настроений.
Приезд Каюма в дивизию не был случаен. Он собирался написать на имя рейхсминистра обстоятельную докладную, а для этого ему нужны были факты, компрометирующие майора, веские и убедительные. О намерениях президента знал Баймирза Хаит, заверивший его в том, что среди остмусульманцев есть доверенные люди, у которых можно немало выведать. Хаит, этот человек с мутными, пустыми глазами, тоже был себе на уме. Столкнув Каюма и Мадера, он втайне надеялся на победу немца: тогда ему прямая дорога к президентскому креслу. А одолеет «отец Туркестана», все равно Баймирза не будет в проигрыше: Вели Каюм-хан верит ему и в случае успеха непременно отблагодарит своего заместителя...
Мадер с усталым лицом, огромным усилием воли скрывая свое презрение к Каюму, громко и отрывисто предоставил слово президенту. Тот сделал шаг вперед, театрально вскинул правую руку:
— Дорогие соотечественники! О досадном инциденте при формировании вашей дивизии стало известно в Берлине. Я говорю о заговорщике Байджанове и его шайке...
— И куда его понесло?! — довольно громко произнес Фюрст на ухо Мадеру и двусмысленно ухмыльнулся. У майора лишь злорадно блеснули глаза, лицо его было так бледно, что походило на посмертную маску.
— Вы воочию убедились, как сурово, но справедливо германское правосудие, — продолжал Каюм. — Расстрелянные глубоко заблуждались, и во всем этом повинна тлетворная красная пропаганда, которая хитро оплетает ложью нестойкие души. Эти несчастные не поняли благородных целей Великого Туркестана, к созданию которого мы с вами отныне будем стремиться...
— Ну, так он может говорить часами, — шепнул Фюрст Таганову. — Вы этому хотели научиться у президента? Это же недостойно солдата и разведчика... — Оберштурмбаннфюрер, имевший свои счеты с заносчивым любимчиком Розенберга, стал терять терпение и вновь повернулся к Мадеру: — Господин майор, ваше воинство коченеет...
«Остмусульманцы», стоявшие на пронизывающем ветру в одних шинелях, зябко передергивали плечами, постукивали каблуками.
Мадер кашлянул в кулак и тоже шагнул вперед. Каюм осекся на полуслове, повернулся к нему с нескрываемым раздражением.
— Остмусульманцы! — сказал Мадер по-русски. — У вас будет время познакомиться с уважаемым господином президентом поближе... Вы будете иметь удовольствие послушать его в другой раз. — Он посмотрел на часы. — Мы, немцы, дисциплинированная нация, особенно если речь идет об обеде. Из пустых слов не сваришь плов, не так ли, солдаты Туркестана? Всем на обед!
Мадер первым сошел с трибуны, оставив позади оторопевшего президента и его помрачневшую свиту. Наконец-то он публично отхлестал этого зазнайку. Фюрст не удержал язвительной усмешки.
