Каракурт тут же залег за бархан и стал медленно, низинами отползать назад. Ему казалось, что собаки вот-вот нагонят его и растерзают. Долго проживший в Германии, привыкший к злым немецким овчаркам, выдрессированным специально для охоты на людей, он забыл, что туркменские псы стерегут лишь отару и не станут преследовать человека, если он не покушается на овец. Но страх заполонил душу Каракурта, помутил его разум.
Он не удержался на ногах, упал, полежал, пришел в себя и снова пополз. Медленно, то и дело тыкаясь носом в горячий песок — не хватало сил даже держать голову.
И вдруг, как чудо из сказки, над ним возник старик, державший на поводу двух верблюдов, к высоким седлам которых были приторочены бочонки с водой. Вода! Жизнь!.. Может, померещилось?! Нет! Старик привязал повод к ершистому кандыму и склонился над беспомощным человеком.
Каракурт хотел было подняться, броситься к бочонкам, но, едва встав на колени, обессиленно упал, на губах его выступила мутная пена. Не было даже сил, чтобы убить старика, завладеть его водой и спокойно добраться до Красноводска, отыскать там нужного человека.
Старик, оказавшийся на редкость жалостливым, не оставил человека в беде, напоил его водой, позволив сделать лишь несколько глотков — больше пока нельзя; обопьешься, и поминай как звали. Устроил из саксаула шалаш, покрыл его куском брезента и уложил путника в тени. Не сводя глаз с Каракурта, развел костер, вскипятил чаю, напоил незадачливого «геолога», накормил чуреком и каурмой.
Наконец Каракурт пришел в себя. Он настороженно разглядывал суетившегося старика и мучительно раздумывал, что делать со своим спасителем. Подозрений тот у шпиона не вызывал: старый чабан добирался в аул, что под Красноводском, за мукой, чаем и одеждой, случайно наткнулся на умирающего человека.
Помочь человеку в пустыне считается святой заповедью у кумли — людей песков. Старик, всю жизнь проживший здесь с отарами да чабанскими псами, доверчив и легковерен как дитя. И улыбка у него ребячья, если бы не густая сетка морщин у глаз. Он поверил Каракурту, что тот заблудился. С кем не бывает? А с Каракумами шутки плохи — даже ученых геологов с толку сбивают. Да не беда, успокаивал чабан, воды у него впрок, хватит и еды, а до Красноводска трое, от силы четверо суток пути. Пусть геолог не беспокоится, старый чабан доведет его ближайшей дорогой и никакой мзды, кроме благодарности, ему не надо. Намекнул, что сам в молодости был лихим джигитом...
Ночь. За большим столом при свете настольной лампы Касьянов и Назаров набрасывали на бумаге колонки цифр, подходили к карте, висевшей на степе, и флажками отмечали возможные пути продвижения «геологов» по пустыне.
В дверь раздался резкий стук. На пороге появился лейтенант Берды Багиев, принес очередную радиограмму.
— Метеостанция на Ясхане передала, — доложил он.
— Очень хорошо! — Касьянов пробежал глазами депешу. — Это один из наших «геологов», гостюшка наш драгоценный, с ним старик. Все правильно. Радируйте на метеостанцию: пусть дают им ночлег. И свяжитесь с Небит-Дагом, чтобы выслали навстречу машину, никак издалека идут, умаялись... А что колодец Балгуйы молчит?
— Молчит, товарищ подполковник, — развел руками лейтенант. — Да вроде бы пора. И руководитель группы там наш чекист, в прошлом следопыт, знает пустыню как дом родной.
Назаров снова подошел к карте, передвинул флажок. И тут прозвенел звонок, показавшийся в ночной тишине особенно пронзительным. Назаров торопливо схватил трубку, поданную Багиевым.
— Откуда? Джебел? — Прикрыл трубку рукой, бросил лейтенанту: — Это начальник станции Джебел... Назаров слушает! Что, что? Сколько, вы говорите? Четыре геолога? Вот спасибо! Выезжаем немедленно. И все же сообщите вашему оперуполномоченному НКГБ. — Назаров положил трубку и возбужденно сказал: — Еще три «геолога» объявились. А четвертого на аркане притащили, раздумал сдаваться. Только вот ума не приложу, как они колодец Балгуйы миновали...
Через четверо суток в Красноводске в кабинет начальника местного управления госбезопасности вошел старик, с которым Каракурт добирался до города. Снял мохнатый тельпек, положил на пол и, оставшись в расшитой тюбетейке, запотевшей по краям, медленно опустился на стул.
