Легенды старой Москвы - страница 130

— Сомнительно это, чтобы отводом глаз каркадила сделать.

— Пойдем на площадь, — предлагает Брюс, — покажу тебе отвод глаз.

Поехали они на Красную площадь, а народ, прослышав, что царь едет, собрался его смотреть. Приехали царь с Брюсом на площадь, Брюс нарисовал на земле коня с двумя крыльями и говорит:

— Смотри, сяду я на этого коня и вознесусь в поднебесье.

И видит Петр Великий: вдруг сделался нарисованный конь живой, сел Брюс на него верхом и вознесся в небо.

Петр голову задрал вверх, смотрит на Брюса и удивляется. Вдруг слышит за своей спиной Брюсов голос: «Петр Великий, а ведь я — вот он!». Обернулся царь, а за спиной у него Брюс стоит. Еще больше удивился царь: как это может быть два Брюса, один на коне в небесах, другой на земле пеший.

Тут Брюс, что на земле стоял, махнул рукой, и всадник пропал.

— Вот это и есть отвод глаз, — объяснил Брюс. — Что захочу, то и будет тебе представляться. Вот и на купцов я не порчу наслал, а отвод глаз сделал.

Царь порвал купеческую жалобу, сказав, что поскольку порчу на купцов и на торговлю Брюс не напускал, то жалоба их пустая.

Разобравшись с купцами, Петр Великий говорит Брюсу:

— Пойдем-ка, Брюс, в трактир, чайку попьем.

— Что ж, пойдем, — отвечает Брюс. Чего бы ему не пойти: чай пить — не дрова рубить, притом же приглашает не черт шелудивый, а сам Петр Великий.

Вот приходят они в трактир. Заказывает Петр чаю две пары, графинчик водочки. Выпили, закусили, за чай взялись. За чаем Петр Великий давай Брюса расхваливать.

— Это, — говорит, — ты умной штуки добился — глаза отводить. Это, — говорит, — для войны хорошо будет. И стал объяснять, как следует действовать этим отводом. — Это, примерно, идет на нас неприятель, а тут такой отвод глаз надо сделать, будто бегут на него каркадилы, свиньи, медведи и всякое зверье, а по небу летают крылатые кони. От этого неприятель в большой испуг придет, кинется бежать, а тут наша антиллерия и начнет угощать его из пушек. И выйдет так, что неприятелю конец придет, а у нас ни одного солдата не убьют.

Вот Брюс слушал, слушал, да и говорит:

— Тут мошенство, а честности нет.

Петр спрашивает:

— Как так? Какое же тут мошенство?

Брюс разъясняет:

— А вот такое, — говорит, — на войне сила на силу идет, и ежели, — говорит, — у тебя войско хорошее и сам ты командир хороший, то и победишь, а так воевать, с отводом глаз, — одно жульничество. Вот я мог напустить на купцов каркадилов, а сам забрался бы в ящик и унес бы деньги — это будет жульничество.

Петр ему:

— Ежели это жульничество, зачем же ты, так-растак, выдумал этот отвод глаз?

— Я не выдумал, я по науке работаю, и нет у меня такого, чтобы наукой на подлость идти. Вот я умею фальшивые деньги делать, а не делаю, потому что это подлость.

Обозлился царь:

— Ты есть самый последний человек. Ты своему царю не хочешь оказать уважение, и за это надо тебе надавать оплеух!

А Брюс нисколечко его не боится.

— Эх, — говорит, — Петр Великий, Петр Великий, грозишь ты мне, а того не видишь, что у тебя змея под ногами, ужалить изготовилась.

Глянул Петр, и вправду — змея! Вскочил, схватил стул и давай бить им по полу. (А это Брюс на него такой отвод глаз напустил.) Хозяин трактира и половые смотрят, а подступить боятся: знают, что он царь.

Разломал царь стул об пол, видит — нет никакой змеи, и Брюса нет. Тут он понял, что Брюс сделал ему отвод глаз. Отдал за чай и водку четвертной билет, сдачи не взял — и поскорее вон из трактира.

Сильно осерчал тогда Петр Великий на Брюса.

— Правда, — сказал он, — Брюс самый ученый человек, а все же ехидна.

Царь отправляет Брюса в Москву

Когда царь Петр переехал в Петербург, то увез с собой и Брюса. Там Брюс тоже завел себе мастерскую, но она была не так удобна для науки, как Сухарева башня.

Однажды Брюс, здорово выпимши, лишь самую малость до настоящей препорции недоставало, пришел на бал в царский дворец, взял у лакея бутылку вишневки и стал из нее добирать до препорции.

Царь Петр ему говорит:

— Нешто рюмок нет, что ты из бутылки тянешь. Вместо того чтобы так безобразничать, устроил бы какую потеху, а мои гости посмеялись бы.