Над Волгой весенний ветер гулял, бурую волну навстречу реке гнал, последние застрявшие льдины истончал, кусты пушистой вербы на песках низко пригибал. Старался ветер, весне помогал. Сквозь редкий дубняк новая обитель инока Макария смолистыми бревнами желтела, а вокруг нее монахи как муравьи трудились, ограду-частокол укрепляя, во дворе порядок наводили. Позолотины ватажники нехотя им во всем помогали и часто по-сторонам и в небо глядели.
Ох, немила им стала жизнь спокойная, монастырская, дохнуть бы вольной волюшки, взмахнуть веслами и уплыть по Волге до самого моря Хвалынского, либо вверх по реке до ярославской земли, до вольного Новгорода!
А высоко в поднебесье сокол высоту набирал, чтобы сверху выбрать добычу из всего стада гусиного, что собралось в полет к морю холодному. Выбрать, от стаи отбить и на лету заклевать, забить, на землю посадить и позавтракать, зоб набить мясом горячим, живым. В тот час атаман Позолота на крутояре сидел, на волжскую даль-волну глядел, думу думал и невеселую тихую песню пел:
Сизый сокол, ты
Птица вольная,
Сердце смелое,
Жизнь раздольная!
Научи, подскажи,
Как мне жизнь дожить,
Среди ворогов
Головы не сложить,
Да и честь свою
В чистоте сдюжить!
Чтоб от ворога
Никогда не бежать,
Храбрым воином
Под крестом лежать!
Шестерым его воинам-ватажникам монастырская жизнь до некуда приелась, наскучила. И сыты, и в тепле, а не по душе им это житье спокойное. Давно построены кельи монастырские, приземистые и крепкие, из леса строевого, отборного. И все кругом обнесено частоколом-загородью. Покряхтели, поработали ватажники, помогая монахам инока Макария. И смердам окрестным покоя не дали, всем дело нашли, кому вольное, другим подневольное. По стороне ватагой ходили, смердов-умельцев искали по делу избяному и кузнечному и к Желтоводской обители зазывали.
Трудились, не жалея себя, как свой дом строили.
Со смердами-умельцами по рудным ручьям и болотам ходили, рудную землю добывали, на себе выносили и конем вывозили, из той руды железо выжигали для железных укреп на стены монастырские. И попутно окрестный народ, крещеный и некрещеный, тормошили и подгоняли, чтобы везли и несли к божьему дому на желтые воды всякую железину. А бабам и старухам наказывали холста для монастыря не жалеть, потому как ходить по земле нагишом чернецам сам бог заказал. И керженским бортникам, нелюдимам лесным, двуногим медведям, заботы прибавили, чтобы медом обитель не обходили, не забывали и до морозов на своих долбленках приплывали. А в лодочках-долбленках дуплянки липовые — кадочки их румяные — медом свежим полнехоньки. Как было не порадеть божьей обители, что стала поперек дороги лихоимцу татарину, баскаку ханскому!
По всем сторонам ходили молодцы Сарынь Позолоты, пока Желтоводский монастырь на ноги поднимался, и повсюду славили инока Макария. Молву разносили, что над Желтоводской обителью стоит монах жизни самой праведной, не распутник али скопидом какой, а инок Макарий из Печерской обители, и служит он только богу да князю московскому и крепче дуба стоит супротив басурман и ханских угодников.
Досталось ватаге Сарынь Позолоты, было поработано, погнули спинушки, досыта наломались под дубинушку, хватили и голода и холода, помогая побратиму своего атамана. Без мала два лета прожито, к вольным делам не прикасаясь, а на божьем деле так бывает невесело, что тоска наваливается смертная. Вот и начали задумываться ватажники и думой с атаманом делиться. Не пора ли вверх по Волге всей ватагой сплавать, когда здесь все трудные дела справили? В низовский Новгород заглянуть, по богатым лабазам да кладовым пройтись, на богатеев и бояр страху нагнать, пока Сарынь Позолоту там насовсем не забыли.
