Княжескую стражу разогнали и князей бежать поторопили. Но как узнали, что к Нижню Новгороду войско великого князя для порядка приступило, таково рассудили: «Хоть и послужили мы народу, избавляя от ханских прихвостней, но слава о нас разбойничья. Для таких молодцов у любого князя награда одинакова: два столба с перекладиной!» И к Волге родной откатились. И вовремя. По жалобам бояр воевода князя московского указал изловить всех молодцов из вольницы, тех самых, что помогли ему землю низовскую от ханской нечисти освободить. И довелось Сарынь Позолоте с удальцами в узольских лесах хорониться и пореже на Волгу выплывать. Вот так-то и обернулось одно лето для Семена Позолоты годиной несчастливой, безрадостной. А самое горшее да обидное было для атамана отступничество зазнобы Оленки, дочки воеводиной. Только потом узналось, что не отступилась она от своего сокола, а неволей пошла в обитель Зачатьевскую. Распорядился воевода Тупой Бердыш упрятать в монастырь свою дочку своевольную, чтобы не терпеть ему насмешек от знати боярской да княжеской. А среди простых людей молва о том была, что не бывать бы Оленке в заточении, кабы не охотились в ту пору за ее милым княжьи люди со стражею. А что с атаманом сталось, куда запропал, о том никто не знал. И голодала смердь да голь приволжская, доброго атамана невесть откуда поджидая.
Не устает краса Волга каждой весной свои воды далеко по сторонам разгонять, как хозяйка небережливая, добро расточать по лугам и прибрежным лесам, кустарникам. Дубье да осокорье на крутоярах безжалостной струей подмывает и с кореньями на стрежень швыряет — плыви, куда судьба вынесет! Зато как схлынут вешние воды да обогреются берега солнышком, попрет из земли зелень буйная, расцветут и луга, и ракитники красой весенней, радостной. С грустью тихой, неулыбчивой глядит на весну сквозь оконце зарешеченное Оленка, дочка воеводина. Была Оленкой, а будет Секлетеей, Хавроньей либо Евфимией во иночестве. Семь мятежных беспамятных лет как в радостном сне прожито. В беспокойном, тревожном, но радостном. И милого любила, и милому в смелых ратных делах помогала, как рука правая надежно служила. Не один боярин поплатился головой и мошной за обиды, что учинил Семке-смерду, Сарынь Позолоте по прозвищу. Так ее любимого сокола за смекалку да отвагу дружки-ватажники прозвали. Знают, души разбойные, пока с ними храбрый Сарынь Позолота — удача и везенье во всяких опасных делах.
За монастырской решеткой девка-краса, пловчиха смелая. А давно ли, кажись, с Волгой споря, с волной играючи, баскака Хабибулу, как быка дикого, ко гибели подводила? Злодею-боярину последний блин испекла, богатея-ротозея с баржой ко берегу подманила, помогла своему дружку мошну с серебром из-под сиденья боярина отнять? Семь лет жизни озорной, разбойной, радостной. Удержать ли решетке келейной Оленку, затворницу невольную! Только знать бы, ведать, что сталось с ее смелым соколом! А сны все такие небывалые. Часто снится ей Семен серым ястребом с перебитым крылом, с очами желтыми, яростными. Ох, не к доброму такие сны! А в окно кельи буен ветер с Волги врывается, несет запахи весенние, что сердце волнуют и кровь горячат и о спасении души забыть приказывают.
Стремится вверх по Волге челн просмоленный, со встречной волной разговор ведет, к левому лесному берегу жмется, торопится, на воде быстрый след оставляя. Молчат, на весла наваливаясь, гребцы угрюмые, и злая печаль на их лицах при закатном солнышке еще злее кажется. Давно плывут. И кто бы ни встретился им из простых людей, по воде плывущий или по берегу идущий, ко всем одно слово нетерпеливое:
— Не слыхано ли про инока Макария, целителя из Печерской обители?
Так плыли шестеро молодцов до утра и, ничего не дознавшись, свернули в устье родной реки, что с Волгой сливалась. Тут им оборванный смерд на глаза попался, что в липняке по берегу лыки на лапти драл и лубки для мочала в бочажинах замачивал. В сермяжине на голо плечо, в худых портах, не унимаясь, от овода мужик отмахивался. Не сразу дошло до его разума, о чем молодцы спрашивают. Да и комар жужжал, тучей кружась, покоя не давал.
