Конечно, он чувствовал себя виноватым, места себе не находил. Через несколько дней он написал картину, и, на девятый день, когда кутилы пришли на могилу, они изумились, увидев, что на надгробном камне сидит сам Шалва с рогом для вина в руке, рядом с ним – музыканты, бараны и любимая собака покойного. А сам он смотрит на собравшихся, как бы спрашивая: «Рамбавия? Что случилось?».
Эх, не жалует смерть никого!
А здесь, у Бего, ему хорошо. Простодушный и весёлый он человек. Умеет приободрить другого, поддержать в ненастье, а, если надо, и песню свою затянет: «Всё на свете чепуха, выпьем!». Как каждый настоящий грузин, любовь и уважение к вину он впитал вместе с молоком матери. Но, увидев однажды утром, с каким воодушевлением Нико потребляет вино, он молвил:
– Что это ты, Никала, надумал на рассвете кровь свою подогреть добрым вином? В это время чай положено пить с сахаром вприкуску, да шоти горячий с сыром…
– Этот твой чай – хитрая китайская выдумка! Нет в нём души, Бего. Да и кушать не охота, еда в глотку не лезет. Хочу вот картину закончить. Только два кувшина с вином пририсовать осталось, и надпись сделать…
– Трудишься ты, конечно, как буйвол, но вижу я, что работаешь, ты, чтобы пить, и пьёшь, чтобы работать».
– Буду вино рисовать, Бего. Должен же я вспомнить его вкус!
В тот день Нико завершил свою картину и посвятил её своему благодетелю, назвав её «Компания Бего». Изобразил на ней семейный пикник: стол, за ним шесть человек. Позади – пейзаж с деревьями. С двух сторон картины – большие кувшины с вином. Еда разложена на столе и прямо на земле, перед столом. В синем небе рядом с летящими птицами надпись: «Да здравствует компания Бего. Бог да умножит всем добрую жизнь». Крайний слева – сам хозяин духана – Бего – разливает свое знаменитое вино, густое и тёмное. И о самом себе не Нико позабыл – изобразил себя в пиджаке и шляпе, с рыбой в руке…
Дождь всё не прекращался, продолжая настойчиво стучать по крыше. Нико никак не мог уснуть, то и дело вздрагивая и вздыхая от ночных шорохов. Он услышал, что пробежала мышь, тихонько скребя коготками по деревянному полу. Поднял голову и в лунном свете увидел крохотную мышку коричневого цвета с розовыми, тонкими, почти прозрачными ушками. Блестящие её глазки моргнули, она пискнула и юркнула в угол, под совок. Бедняжка, ты только не попадись на глаза Бего! Тот повсюду расставил мышеловки с кусочками бараньего курдюка, а он, Нико, жалея глупых грызунов, снимал приманку с крючка и, бывало, скармливал ею эти «Божьи создания».
Напрасно он ворочался с боку на бок на скрипучей тахте и старался ни о чём не думать. Сон бежал от его глаз, и они не смыкались.Уего изголовья толпились люди, когда-то задевшие его жизнь, в голову лезли всякие ненужные мысли, а с его картин, висевших на стенах, на него взирали их персонажи.
Теснота делает вещи необычайно большими. Вот и сейчас, красочные его изображения казались ему много больше, чем были на самом деле…
Когда он наконец уснул, его навестил странный, удивительный сон.
Ему явился рыбак. Сошёл с картины и стоит вот так перед ним, большой и злой, с усами и соломенной шляпой на голове. Штаны закатаны, в руке – ведро жестяное, а с одежды вода капает. Сдвинул он брови, и говорит осуждающим голосом:
– Эй, Нико. Ты зачем меня в красной рубахе нарисовал? Где видел меня в красной рубахе? Нет у меня такой!
– Как это нет! Сам видел, как ты в ней рыбачил. Сома помал, бил тебя хвостом. Вот этими глазами видел. Была на тебе красная рубаха!
– Врёшь ты! – фыркнул тот недовольно. – Никогда не было! А была бы даже – всё равно не надел бы: только рыбу пугать. Ни один рыбак не надел бы!
– Эх, человек! На моей картине ты добрый, весёлый и черноусый. Улыбаешься наивно и открыто, как ребёнок. Знал бы я раньше, какой ты в жизни, изобразил бы тебя злым.
– А я спрашиваю, зачем неправду нарисовал? – мотнул головой рыбак и глаза его гневно засверкали. – Зачем людей обманываешь? Художник правду должен рисовать! Выходит, ты плохой художник…
И исчез так же внезапно, как и появился… Точно в реку канул, и поминай как звали. А-а, вот ты где – вернулся на своё место на стене, ну-ну!
