Оцепенев, Нико молчал, слушая гулкие удары собственного сердца. А она глядела, как он покрывается краской, затем договорила уже другим тоном:
– Ты помоги мне, брат, помолись! Я ведь не могу этого сделать за себя, это удел земных.
– Я не умею молиться, Иамзэ… – молвил он с прискорбием. – Я бы рад, но не знаю, что говорить…
– Повторяй за мной, брат: «Упокой, Господи, душу усопшей рабы твоей Иамзэ, и прости ей вся согрешения вольные и невольные, и даруй ей Царствие Небесное»…
Трижды, слово в слово, повторил он святые слова, воссылая молитву Богу, и стены сумрачного подвала гулко вторили сакральным звукам. Закончив, в тот же миг он почувствовал, как легко, чисто и радостно стало на душе.
– Благодарствую, брат! – произнесла она. – Господь да услышит твою молитву. Он милостив…
А ты, я вижу, удавиться вздумал, Никала? Руставели вот вспомнил: «Лучше смерть, но смерть со славой, чем бесславных дней позор». Думаешь, славу приобретёшь или бессмертие, если повесишься, как христопродавец Иуда, на осине? Не ведал ты, что грех это великий перед самим собой? Какую славу захотел? Великомученика… за несчастную любовь?
Видела я, как проклинал ты жизнь и небо, как бился головой о стену, как просил и молил, надеясь, что в этом твоём унижении увидит она, французская актриса, величие твоей души! Не увидит! Она далеко за морями. Опять поёт и дрыгает ногами, как ни в чём не бывало, только на другой сцене, перед другими людьми. Очаровывает их – пленит – сводит с ума – и бросает!
А ты? Сидел и плакал, как баба. Фу! Стыдно мне за тебя, брат. Хорошо, вовремя керосинку успела выдернуть из под ног, пока ты петлю на шее не затянул! Посмотри – на кого ты стал похож? Исхудал до неузнаваемости, лоб разбит, а костюм весь в грязи и пыли. Тебе не жалеть себя надо, а жить дальше! Жить как все. Ещё сильны твои руки, ещё остро зрение и верен глаз. Придётся трудиться в поте лица целый день, чтобы заработать гривенник. Будешь есть чёрствый хлеб, спать где придется, хоть под лестницей или в подвале, как сейчас…
– Как трудиться, сестра? Что я умею делать? – пожал Нико плечами. – Ничего ведь не умею… Торговать так и не научился. Претит мне это. Да и кандалов на себя надеть не могу. Не могу заниматься и ничтожными тёмными делами, удачным и неудачным обманом.
– Да, для всего этого ты слишком чистосердечен и горд… – она покачала головой.
– Не умею, как весёлый и наглый кинто на Мейдане, делать деньги «из воздуха», из анекдота, из неприличной шутки, из «ишачьего крика».
– Но ты умеешь рисовать, Никала!
БЕРИ КИСТЬ И РИСУЙ!
Если надо, рисуй вывески на духанах. Не нужны вывески – пиши объявления! И это будет не нужно – стены крась как простой маляр! Сам же мне рассказывал в Ортачальских садах, что было тебе в детстве видение? Не помнишь разве? Сам Святой Гиоргий на могучем серебряном коне явился твоему взору. Явился и сказал:
«Быть тебе большим художником, сынок. Но путь твой будет тернист. Не головой будешь жить, а сердцем. Так все грузины должны жить, чтобы Бога вмещать. А в голове… в ней живут одни лишь сомненья… Ты будешь жить, чтобы служить добру, любви и красоте. И примешь муки за это. Но смотри, не дрогни, не уклоняйся от своей судьбы. Так ты достигнешь бессмертия и утвердишься в Царстве Небесном.
А картины… картины, которые ты будешь продавать за гроши, когда-нибудь станут бесценны. Но это не важно. Главное, будь хорошим человеком – всё, что делаешь, делай по совести. Не забывай, всё временно, всё бренно. Будешь земным – в прах превратишься, а будешь жить для вечности – тогда станешь как тот гордый орёл, что высоко летает над земной суетой…
И помни имя своё. Ты – Нико Пиросмани. Ты избранный…»
* * *
…В подвал, где царил полумрак, неожиданно заглянул одинокий лучик солнца. Пробился сквозь застеклённое окошко вверху стены, озаряя прямоугольные трапеции суетливо порхающих пылинок. И утро заиграло беззвучную увертюру ясного, почти беспечного дня.
Иамзэ несколько секунд постояла под ласкающим лицо солнечным лучом, а потом вспомнила, что торопится.
– Мне пора, брат мой Никала. Я ухожу навсегда. Будь здоров, не взыщи и прощай! – на её губах появилась улыбка, а за плечами засияли очертания огромных белых крыльев.
