– Ты ведь не станешь куртизанкой, дочка? Одной из этих «une demi-mondaine»! Не для этого я тебя родила! Не для этого сама прошла этот тернистый путь! Ты приличная барышня, Марго. А приличные барышни отбеливают кожу уксусом или лимонным соком. Хочешь придать коже таинственное мерцание – всегда найдёшь рисовую пудру и жемчужный порошок. Желаешь выглядеть аристократкой – бледность лица твоего оттенят тёмные густые брови, которые аккуратно подведёшь сурьмой…
Maman её когда-то в юности подрабатывала модисткой, а потом, в поисках лучшей жизни, предпочла стать куртизанкой и жить за счёт средств состоятельных любовников. Этому способствовали её приятная внешность, умение вести красивую беседу и одеваться со вкусом. Её дочерей – Марго и Франсуазу – воспитывала её старая мать, жившая в Париже. Когда девочки подросли, их отдали в школу Мадам Фрессард. Там они и стали впервые принимать участие в спектаклях, там раскрылся их талант: музыкальный и актёрский. Следующим учебным заведением, в котором учились девочки, была частная привилегированная школа, а потом – драматический класс Высшей национальной Консерватории драматического искусства, обучение в которой, конечно же, оплачивала Maman, грезившая видеть своих дочерей, или хотя бы одну из них, «второй» Сарой Бернар, «Божественной Сарой»!
В Консерватории они научились создавать характеры с помощью жестов и голоса. Что касается вокала – профессора были очарованы голосом Франсуазы, но не Маргариты!
Лучшие парижские театры ставили пьесы Генрика Ибсена и Эдмона Ростана, и девочки мечтали играть в одном из них – на сцене «Комеди Франсэз». Марго удалось сыграть третьестепенную роль в «Женщине с моря», а Франсуаза дебютировала в спектакле «Ифигения». Но увы, стало понятно, что для всего нужна протекция! Maman уже не было среди живых, она оставила их, будучи ещё далеко не старой женщиной. Бывшие же её покровители не собирались помогать дочерям давно покинувшей их куртизанки Мадлен лишь «в память об их матери». И тогда обнажилась жестокая правда жизни. Театральные критики внезапно стали суровыми к ним и непреклонными, они не разглядели в начинающих актрисах будущих звёзд и считали, что их имена могут в лучшем случае появиться на афишках, но никогда – на серьёзных афишах! А когда и сам главный режиссёр объявил, что они лишены большого дарования, им пришлось покинуть театр. Театр, который они с малых лет считали Храмом, где все роли, как вскоре выяснилось, давно уже были разобраны среди фавориток маститых и, одновременно, очень могущественных режиссёров, стоявших за кулисами театральных несправедливостей, лжи, интриг и вопиющей подлости. И молодые женщины, запрятав поглубже попранные надежды, ушли оттуда, где «жизнь твоя – игра», и надевая маску, ты прячешь душу в тёсаный гранит, а бытие твоё – кривые зеркала, и отраженья в них размыты и пусты… Для них наступили непростые времена. Пришло ощущение, что никогда уже не зажжётся для них свет на сцене. Никогда им не играть ведущих ролей в драматическом театре! И Франсуаза, смирившись, ушла танцевать и петь в кабаре «Мулен Руж» на бульваре Клиши. А Маргарита, после того, как все взыскательные импресарио отказали ей в ангажементе, обосновывая своё решение тем, что её голос для профессиональной сцены довольно слаб, начала танцевать в кабаре «Чёрный кот» на Монмартре. Что поделаешь, им приходилось исполнять канкан, хоть он и считался крайне непристойным среди приличной публики, но, благо, осуждать их мораль было уже некому…
А потом, совершенно внезапно, спустя два года после смерти Maman, к ним пришла беда. Заболела Франсуаза, лихорадочно билась в ознобе, боролась с рвотой, жаждой и рвущей болью в спине. Они поначалу полагали, что она простудилась, или «потянула голую спину» в бойком танце. Но потом на её замечательном лице и теле стала появляться страшная, безобразная сыпь, конечности её била беспощадная судорога, а сознание было в бессвязном бреду.
– У вашей сестры серьёзное заболевание, мадемуазель, – озадаченно произнес приглашённый Docteur. – Вы чудом не заразились! Это Variole, или чёрная оспа, крайне опасная вирусная инфекция. Если она и выживет, то может частично или полностью потерять зрение. А кожа её навсегда останется покрытой многочисленными рубцами. Точно от этой напасти и упокоился наш король Людовик XV…
