У того даже лоб вспотел от волнения. Дрожащими руками он придвинул к себе каменюку, нисколько не заботясь о стекле, которым был накрыт стол.
— Бог ты мой! Да ведь это какая-то карта! Откуда она у вас?
— Полгода назад я навещала свою бабушку. Она сказала, что это очень ценная вещь.
— И где же живет ваша бабушка? — завороженно глядя на скрижаль, спросил Пучков, уже успевший вырасти за спиной у Арины.
— Вы прямо как волк из «Красной шапочки», — усмехнулась женщина. — Бабушка живет… вернее, жила в Ольшанах, это в Беларуси. В общем, вернулась я домой и благополучно забыла про этот камень. Знаете ли, работа — я летчик-инструктор, работаю в аэроклубе. А через какое-то время он попался мне на глаза, такой странный, необычный. Ну, и я решила все-таки при случае расспросить бабушку о нем поподробнее. Месяц назад я вновь поехала в Ольшаны, а бабушка… умерла. Вот, собственно, и все.
Арина замолчала, наступила продолжительная пауза, которую прервал Пучков:
— Ну и что вы по этому поводу думаете, Альберт Родионович?
— Пока даже не знаю, — осторожно щупая обитые края, пробормотал тот. — А вам, Арина, бабушка больше ничего не говорила?
— Я, признаться, не очень вслушивалась. Бабушка уже совсем старенькая была и порой несла всякую бессмыслицу. Я помню только какие-то обрывки… Что-то про ковчеги, про Горынь-реку — это речка у нас такая недалеко протекает.
— Ну конечно! Горынь-река! Вы позволите мне на какое-то время оставить у себя этот камушек? Думаю, завтра после обеда я смогу дать вам исчерпывающий ответ, насколько ценна эта скрижаль.
— Можно спросить? — поджав губы, осведомилась Арина. — Под ковчегом может подразумеваться какой-нибудь клад?
— Ну, вообще-то ковчегами в древности именовали сундуки. Так что вполне возможно. А почему вы спрашиваете?
— Я же говорила, бабушка рассказывала про какой-то ковчег. А эта скрижаль, вы сами предположили, какая-то карта.
— Очень может быть. — Бершинский заметил во взгляде Арины некоторую напряженность и поспешил ее успокоить: — Но, уверяю вас, если мы придем к выводу, что за этим действительно может скрываться что-то особенное, без вашего участия, а тем более, без вашего ведома, никаких действий предпринимать не будем. Даю вам честное благородное слово.
— Хорошо, — сказала Арина, вставая. — Тогда — до завтра.
Бершинский поднялся проводить гостью. Она подошла к двери и еще раз скользнула взглядом по лежащей на столе скрижали.
— Во сколько?
— Давайте в три, — предложил профессор.
— Здесь?
Что-то подстегнуло Бершинского, он стоял, впившись взглядом в эту роскошную женщину, и неожиданно для самого себя предложил:
— А что вы скажете насчет ресторана? За углом, знаете?
— Да, я проходила мимо. Какое-то странное название, нерусское.
— «Вечеряти». Ну, это как сказать. На древнеславянском означает — пировать. Хотя, кухня там, как это ни странно, итальянская.
— Надо же, — пожала плечами Арина.
Ее взор, беспокойно бегавший по комнате, наконец, остановился на лице профессора. Глаза их встретились, и по спине Бершинского пробежал холодок. Руки и ноги, казалось, одеревенели, а в горле мгновенно пересохло.
— Ну как, вы согласны? — с трудом выдавил он из себя.
— Договорились.
Арина повернулась и исчезла за дверью.
— Так вы уже поняли, что это за карта? — спросил Пучков, с любопытством поглядывая на профессора.
— Пока не уверен. — Бершинский сел за стол, налил себе полный стакан воды из графина и, залпом выпив, молча уставился на скрижаль. — Возьми-ка, Тёма, эту каменюку и дуй в ректорат, сделай ксерокопию. Не таскаться же нам с такой тяжестью.
— Понял. — Пучков, схватив скрижаль, выскочил из комнаты.
Профессор встал и подошел к окну. Мысли в голове его перепутались, он понимал, что эта женщина, Арина, похоже, принесла им действительно бесценную вещь. Вещь, о существовании которой он подозревал уже много лет. В то же время он никак не мог понять, что привело его в такое возбуждение: древняя скрижаль или женщина ее принесшая. На улице ярко светило солнце, весело щебетали птахи, а где-то за густой листвой шумел город. Бершинский попытался взять себя в руки и сконцентрироваться на скрижали.