Яшар Кемаль — по преимуществу романист. Чтение его обычно довольно объемистых произведений создает впечатление, что для взлета ему требуется большой разбег. Но это только первое впечатление. По включенным в этот небольшой сборник рассказам «Чакыр», «Белые брюки», «Настоящие саркисовские» можно судить о таких характерных особенностях писательского дарования Яшара Кемаля, как превосходное знание сельского быта и психологии крестьян, тонкий чеховский юмор, глубокая симпатия к слабым и беззащитным беднякам, которые так легко попадают в лапы корыстолюбцев.
К сожалению, до сих пор наше знакомство с творчеством прославленного турецкого писателя ограничивалось ранними романами, где его талант не успел еще развернуться во всей своей полноте и самобытности. Эта книга, можно надеяться, в какой-то мере заполнит этот пробел.
Повесть
Приткнулось на склоне Агрыдага, чуть пониже вершины, озерко — Кюп-гёль называется. Невелико собой, не больше тока молотильного, зато глубокое, что колодец бездонный. Со всех сторон обступают его багряные скалы с острыми, поблескивающими, как нож, гранями. От этих каменных глыб тянется к озерку сначала широкая, а потом поуже полоса мягкой, медного цвета земли, иссеченной многочисленными тропками, разбросанными кой-где зелеными луговинками. Вода в этом озере — синяя-синяя. Такой густой, такой бархатисто-ласковой синевы, хоть весь свет обыщи, нигде больше не увидишь.
Так выглядит Кюп-гёль ранней весной, когда от снега на его берегах остается лишь тонкая кайма. Минует день-другой — и склоны Горы сплошь захлестнут волны зелени, а берега усыплют мелкие цветы: синие, желтые, алые, лиловые. Даже издали они бросаются в глаза своей колкой яркостью, а их резкий аромат, сливаясь с ароматом воды и земли, дурманит голову.
Каждый год в эту пору собираются здесь чобаны — парни все как на подбор статные и ладные, с печальными карими глазами и длинными тонкими пальцами. Они расстилают свои бурки под багряными скалами, на медноцветной земле, земле древней весны, и усаживаются кругом. В предутренней тьме, когда небо густо засеяно зернами звезд, они достают из-за кушаков свои рожки — кавалы — и начинают играть мелодию «Гнев Горы».
С самого утра льется протяжная музыка. А вечером прилетает крохотная, стрельчатокрылая, похожая на ласточку, белая, точно снег, птица. В стремительном полете выплетает она белые узоры на синей глади. Но вот село солнце, чобаны перестали играть. В тот самый миг, когда они убирают свои кавалы за кушаки, белая, точно снег, птица молнией устремляется вниз, окунает одно крыло в озерную синь — и тотчас взмывает. И так трижды. Затем чобаны встают и по одному, по двое молча расходятся. Их тени бесследно растворяются в сумерках.
С самого вечера стоял белый конь у дверей Ахмедова дома. Переступал ногами, раздувая ноздри, тянул морду к старым, растрескавшимся доскам — будто принюхивался. Раньше всех заметил его седобородый Софи. Поразился старик. Седло на коне черкесское, изукрашенное черненым серебром, с серебряными стременами. Сбруя — просто чудо. Поводья шиты серебром, лука отделана золотом, с перламутровой инкрустацией. Чепрак — длинный, до самого крупа, на нем — древний померанцево-желтый знак солнца на фоне зеленого древа жизни. Вышивка не только сверху, но и по бокам. Софи напрягся, пытаясь вспомнить, где видел этот знак. Ясно только, что это знак древнего рода, но какого именно — вот вопрос.
Молча, с изумлением и страхом, смотрел Софи на коня. Что за высокий гость пожаловал к Ахмеду? Снова и снова пытался он определить, какому роду, какому бею или паше принадлежит знак солнца. Недоброе предчувствие холодило его душу. «Не миновать беды», — думал он.
В их краях не было ни одного человека, достаточно богатого, чтобы владеть подобным скакуном, да еще столь роскошно убранным. И Софи хорошо знал эмблемы всех местных родов.
Была весна. Багровели обнажившиеся из-под снега верхушки скал, желтели первые цветы морозника. Высоко в небе ширяли крыльями журавли — они летели станицей к озеру Ван.
Ахмед, ничего не подозревая, играл в своем доме на кавале. И как играл! Это искусство унаследовал он от деда Султана-ага и отца Ресула. По всей Горе не было других таких кавалджы
