Три дня не говорила она ни с кем. Три дня блуждала холодная, сонная, отчужденная, лицо бледное, волосы тусклые, даже зубы, казалось, потеряли всегдашнюю свою белизну. Лишь по временам вспыхивал в ее глазах прежний огонь да глубоко в ямочках щек таилась горделивая улыбка, которую не могло омрачить предчувствие неминуемого горя.
А затем вновь разразилась буря. Вновь переменилась Гюльбахар — просто не узнать. Вся она — с головы до пят — любовь. Любовь и радость! Носится по дворцу, никак не может дождаться наступления вечера.
Как только стемнело, выбежала она из крепости, остановилась тут же, за воротами, и смотрит на кузню. А оттуда золотым дождем сыплются искры. Где-то в глубине орудует кузнец Хюсо, только трудно его разглядеть.
Постояла немного Гюльбахар — и помчалась к гробнице Ахмеди Хани. Пала на колени, стала молить о заступничестве. Точно бурный паводок, разметавший плотину, полились ее молитвы. А когда отошла наконец от гробницы, склоны Горы уже окутала — такая долгожданная! — ночь. Заморосило.
Отныне Гюльбахар знала, как ей поступить, до тонкости знала. Будущее не сулит ей ничего отрадного, но она должна выполнить свой долг. Во что бы то ни стало.
В комнате у нее стоял прочный, орехового дерева, расписной сундук. Гюльбахар достала из него кавказское рубиновое ожерелье — подарок бабушки, золотой перстень, жемчужные браслеты, привезенные ей дядей из Индии, и афганское кольцо в нос, тоже от дяди, ссыпала все это в бархатный мешочек и кинулась к темнице. Мемо жил в боковой пристройке. На ее стук он тут же открыл дверь. На боку у него висел длинный, до щиколоток, меч. На плечи наброшена была шитая серебром аба[4] из шкуры гнедого жеребца. На голове высилась шапка из козьего меха. При виде Гюльбахар он весь засветился радостью. Но в тот же миг эта радость уступила место темному отчаянию. Глядя на него, загрустила и сама Гюльбахар — погасла вспыхнувшая было надежда.
Мемо стоял, с обычной своей застенчивостью потупив глаза. Руки и ноги у него дрожали.
— Возьми, это мой тебе подарок, — молвила девушка, протягивая ему мешочек с драгоценностями.
Мемо, ничего не отвечая, заглянул в мешочек.
— Только дозволь мне увидеться с Ахмедом, — добавила она.
Не удержал Мемо мешочек, уронил на каменный пол — зазвенели драгоценности. Дочь паши нагнулась, подняла мешочек, снова подала Мемо:
— Возьми. Только дозволь увидеться с Ахмедом. А потом, если хочешь, донеси отцу. Пусть он прикажет отрубить мне голову.
Мемо был смертельно бледен, ни кровинки не осталось в его лице. Медленно-медленно возвел он глаза на Гюльбахар. Это был взгляд умирающего. Потупиться на этот раз пришлось дочери паши.
Мемо не спеша извлек из-за пояса большой ключ, протянул его Гюльбахар и ушел. Миг-другой дочь паши стояла в нерешительности, не зная, радоваться ей или печалиться. И вдруг у нее хлынули слезы. Долго-долго сидела она, рыдая, на пороге. Подумывала даже, не оставить ли ей ключ в комнате Мемо, но все-таки не сделала этого. Кое-как поднялась на ноги, с бешено колотящимся сердцем подошла к двери тюрьмы и отперла огромный замок. Внутри — тьма кромешная. Только где-то внизу трепещет — вот-вот порвется — тоненькая нить света.
Гюльбахар спустилась по ступеням, вырубленным в стене еще за сотни лет до постройки крепости. На дне каменного колодца не заметно никакого движения. Стены и пол — гладкие, словно покрыты толстым налетом морской соли. Сырости вовсе не чувствуется. Веет кисловатым запахом дубленой кожи.
Внизу, у подножия лестницы, дочь паши остановилась, тихо позвала:
— Софи, Софи!
К ней тотчас же подошел старик.
— Добро пожаловать, моя повелительница. Как ты сумела сюда пробраться? Не дай бог, паша узнает — все на плаху угодим. В этой тюрьме никогда еще не бывала ни одна женщина. Тебя ведь никто не видел? Скорее уходи!
— Где Ахмед? Я хочу с ним поговорить.
— Сейчас, сейчас.
В темноте послышался невнятный шепот. Сердце девушки застучало так сильно, что ей показалось, будто стены тюрьмы откликаются громким эхом. Она с огромным нетерпением ждала. Волнение ее все нарастало.
С пола поднялась высокая тень — вероятно, Ахмед. У Гюльбахар подломились ноги, закружилась голова. Чуть было не упала, в последний миг успела опереться о стену. Но когда лицо ей опалило жаркое дыхание Ахмеда, сразу же пришла в себя. Оба они стояли молча, затем Ахмед заговорил:
