Молодой человек фыркнул.
– Я понимаю, что вы не были с ним очень близки, – продолжила моя хозяйка, – но из собственного жизненного опыта знаю, что вы тем не менее испытываете чувство утраты.
Его глаза по-прежнему ничего не выражали.
– Моя подруга, леди Фарли-Страуд, говорила, что вы талантливый художник.
– Я немного рисую. Н-но в-вам, полагаю, это не п-п-понравится.
– Ну, я не знаю. Вы будете удивлены, насколько либеральны мои вкусы, когда дело касается изобразительного искусства.
Моррис продолжал смотреть на нас.
– Теперь, когда ваш отец умер, вы, по-видимому, возьмете управление фермой в свои руки?
Пустой взгляд сменился любопытной гримасой, а потом на его лице появилась широкая улыбка.
– Вот здесь вы ошибаетесь, – сказал Моррис. – К-к-как только мы продадим ее, я уеду в Лондон. У меня уже есть м-м-место в художественном колледже.
– Здорово. А как насчет вашей мамы?
– А Ма выйдет замуж за Н-н-ноя.
– Великолепно, – заключила леди Хардкасл. – Но как вы собираетесь продать ферму? Как я поняла из разговора с мистером Трибли, на свою он покупателей найти не может.
– У меня уже есть два предложения, – похвастался молодой Кэрэдайн. – Так что б-беспокоиться н-н-не о чем. Я буду рад уехать отсюда.
– Охотно верю, – согласилась миледи. – Но я сильно заинтригована. Как вам так повезло, когда мистер Трибли не может найти покупателей? Верхняя ферма какая-то особенная?
– Н-не знаю, – ответил Моррис. – Я д-дал слово никому н-н-ничего не говорить. Но все будет хорошо, в-вот увидите.
– Я за вас очень рада. Простите, что вновь возвращаюсь к вашему отцу, но вы не припомните ничего странного, что случилось перед его смертью?
– Н-н-ничего не приходит в г-голову. В-п-прочем, я всегда старался д-д-держаться от д-дома как м-можно дальше.
– То есть вы не видели никаких посетителей?
– Никто не посещал нашего папашу. Он был с-с-с…
– Да, дорогой, полагаю, что именно так.
Мы все трое практически одновременно поднесли чашки к губам.
– А что вы делаете на ферме с крысами, мистер Кэрэдайн? – поинтересовалась я.
– С кем делаем?! – Он был настолько поражен изменением направления разговора, что, кажется, даже прекратил заикаться.
– С крысами, – повторила я. – Каким ядом вы их травите?
– А, понял… Мы обходимся без яда. Папаша использовал ловушки. Иногда стрелял по ним из духового ружья.
– Спасибо, – кивком поблагодарила я его.
– Знаете, – заметила леди Хардкасл, – а вы отлично готовите чай.
– О, – произнес Моррис, потрясенный еще одной сменой темы. – Спасибо.
– Для молодых мужчин это редкое умение. Да и для остальных тоже, если подумать. Мой брат, например, готовит просто отвратительный чай, правда, Армстронг?
– Я много раз давала себе слово не говорить об этом, миледи – ведь он все-таки ваш брат и вы должны защищать его, несмотря ни на что, – но чай, приготовленный Гарри, это самое отвратительное пойло из всех известных человечеству.
– Никогда не знаешь, не добавил ли он туда яда, – пояснила миледи. – Его вкус может замаскировать все, что угодно.
Моррис Кэрэдайн опять молча уставился на нас.
– Ну что ж, – леди Хардкасл со звяканьем поставила свою чашку на блюдце, – нам, наверное, пора оставить вас наедине с вашим горем. Мы просто хотели выяснить, не сообщите ли вы нам что-то, что поможет узнать, кто убил вашего отца. И вы нам очень помогли.
– П-помог? Н-н-но ведь я н-ничего не сказал. Я н-ничего не з-з-знаю.
– И тем не менее, дорогой, вы нам очень помогли, – миледи похлопала молодого человека по руке. – Передавайте приветы вашей маме – надеюсь, все у вас получится так, как вы этого желаете. Лондон вам понравится. Мы много лет были там счастливы. И когда вы устроитесь, я бы хотела посмотреть ваши картины, если вы согласитесь мне их показать.
– Ах в-вот как… Ну, т-тогда л-л-ладно, – сказал Моррис и протянул нам руку.
Мы пожали ее и откланялись.
* * *
На следующий день мы решили отдохнуть от ставящих в тупик сложностей расследования смерти мистера Кэрэдайна. Инспектор Сандерленд прислал нам телеграмму, но лишь для того, чтобы сообщить, что полицейский хирург полностью сбит с толку. Причина смерти была все еще не ясна, хотя имели место быть отказ почек и повреждения печени. Он считал, что предположительно это мог быть яд, хотя ничего более конкретного сказать готов не был, не говоря уже о том, чтобы назвать тип яда. Дальше нам нечего было делать.
