— Противная какая, она мне еще на первых занятиях не понравилась, постоянно кривится!
— Она хорошая, а я — нет.
— Нет, ты не хорошая, ты идиотка! Тобой всегда так манипулировали, словно безвольной куклой? Вот увидишь, пожалуюсь на нее Люциусу! — Алексия разозлилась и раскраснелась, напоминая мне вскипающий чайник.
— Алекс?
— Ну!
— Ты не пожалуешься, ты тоже хорошая.
— Во первых — я плохая и мне это нравится, во вторых — конечно не пожалуюсь! Вьешь из меня веревки… — она все еще злилась, но с каждой секундой у неё получалось все менее правдоподобно.
Еще минут десять девушка отчитывала меня за мою мягкотелость и всепрощение, но когда прекратила, я у неё поинтересовалась:
— Ты слышала что-нибудь о Полумне Лавгуд?
— Слышала, кажется, она погибла в прошлом году, зимой. Директор был на похоронах, а что?
— Мы вместе учились, только она курсом младше, а обучения не продолжила, поэтому ты её не знаешь. Я как-нибудь расскажу подробней. Узнай для меня, пожалуйста, какого числа она умерла.
— Так я помню, Эйвери приглашал профессора Снейпа на Рождество, но тот отказался, сославшись на кончину ученицы. Мы, правда, тогда имени её не знали. Выходит, прощание пришлось на 25 декабря. Это ужасно, хоронить кого-то в такой радостный день…
Я окаменела, мысли улетучились, руки похолодели, и я с головой окунулась в жуткую боль, раздирающую меня изнутри. Интересно, мир может рухнуть несколько раз? За последний год я уверилась — может.
— Она была моей подругой, а убил ее Драко. Слышишь?! И отца ее убил, я точно не знаю как, но убил! Он знал Полумну, он же ее знал… — я схватила Алексию за запястье и притянула к себе. Мой безумный шепот меня же и пугал, но профессор Гойл, потомственный темный маг, слушала напряженно и внимательно. Как обычно, ей я рассказала обо всех своих догадках: про неуместную угрюмость Драко в тот праздничный вечер и его слова, про страшную фигуру в библиотеке, трясущихся от ужаса посетителей Малфой-мэнора и многое-многое другое. Северус предпочел не излагать мне свои предположения, но мне и собственных хватило с лихвой.
Я должна была заплакать, зарыдать, закричать, но… Перед глазами всплывало искаженное, сморщенное, словно от долго пребывания под водой, лицо мистера Лагвуда — отца Полумны и просто хорошего человека. Это был он, там, под мраморной плиткой. Я пила какао и сокрушалась о своей незавидной доле, пока его терзало страдание в своем чистом, незамутненном виде. Спросят ли с меня еще и за это прегрешение? Скоро узнаю.
Я все-таки не заплакала, не зарыдала и не закричала. Во мне что-то оборвалось, умерло, сгинуло и больше не вернулось. Наверное, первой была моя юность, второй — молодость, а третьей — вера в такое четкое и понятное разделение мира на черное и белое. Я враз постарела, поумнела и, сама того не желая, узнала о себе много нового.
— Ты никогда, никому и ни за что не скажешь того, что сказала мне. Ты не сможешь ничего скрыть от Малфоев, но я умаляю тебя — больше никто узнать не должен. Это смертельно опасно! — Алексия была белой, как мел, а ее алые губы заметно посерели.
— Как он это делает? Мне нужно знать. Это тела, там, под мрамором?
— Нет, Герми, это не люди, это их души. У Драко в роду множество черных магов, не обученных, а настоящих, рожденных такими. Да в каждой семье с подобной родословной они есть! Просто говорить об этом не принято. Раньше было не принято! — последние слова она произнесла с долей вызова. — Каждые шесть-семь поколений у Малфоев на свет появляется ребенок и приносит с собой умение — он может вытянуть из пространства какую-то массу, некоторые называют её Злом. Но я называю её Силой! — вновь не дождавшись возражений с моей стороны, Алексия продолжила:
— Это маленькая капелька черной жидкости. Она убивает. Человек выпивает или вдыхает её и все — конец не заставит себя ждать. Сначала, дня за два, у него исчезают внутренности, но жертва чувствует лишь легкое несварение желудка, затем начинают отказывать и исчезать ноги, за ними быстро растворяются и другие части тела, а последней уходит магия. Знаешь, за что такая способность ценится больше всего?
