— Вы настаиваете на этом браке, ваше величество? — осведомился Пол.
— Да, — ответила Мария. — Если моя сестра покинет королевство, я избавлюсь от главной причины всех недавних волнений.
— Вы не думали, ваше величество, что любая попытка выслать ее может стать причиной мятежа от ее имени? — сказал Пол, понимавший, что вопрос с принцессой придется так или иначе решать, поскольку тот отвлекал от великой задачи восстановления в Англии истинной веры. — Она пользуется популярностью, и нет никаких поводов в чем-либо ее обвинять.
— Меня оскорбляет само ее существование! — пронзительно вскричала Мария. — Откуда мне знать, не замышляет ли она чего-то против меня? Ее имя значится в центре всех этих недозрелых заговоров. И есть еще тот изменник, сэр Генри Дадли, который прячется во Франции и собирает силы, чтобы свергнуть меня, а французы его поддерживают. Вне всякого сомнения, они хотят посадить на трон мою сестру.
— И опять-таки у нас нет никаких доказательств, — заметил кардинал. — Прошлый опыт наверняка научил ее, что ввязываться в предательские интриги крайне глупо, да что там — смертельно опасно.
— А если она возражает против брака с доном Карлосом лишь потому, что не желает ехать в Испанию, питая надежды на престол?
— Мадам, это всего-навсего рассуждения, не подкрепленные ничем. — Навязчивые подозрения Марии уже успели утомить кардинала.
— Она до февраля была в Сомерсет-хаусе, и именно тогда мы впервые услышали о деятельности изменника Дадли, — вспомнила Мария. — Пусть тот дом обыщут, и если найдут какие-то бумаги, то тщательно их изучат. Возможно, мы все-таки найдем, в чем ее обвинить.
— Да будет так, мадам, — вздохнул Пол. — Я распоряжусь. Но предупреждаю, что в итоге вы рискуете выглядеть довольно глупо.
— Я рискну, — отрезала Мария.
В мае в Хэтфилд прибыли королевские офицеры.
— Нам приказано арестовать Кэтрин Эстли, — сообщили они ошеломленной Элизабет.
— Нет, — прошептала она, застигнутая врасплох.
Что это значило? Начало новой беды? Неужели королева никогда не поверит ей и людям, которых она любила?
— Нет! — скорбно возопила Кэт.
— Куда вы ее забираете? Что она сделала? — вопросила Элизабет.
— Нам приказано препроводить ее в Тауэр для допроса, — ответил капитан.
— Но почему? — настаивала Элизабет, крепко обняв плачущую Кэт.
— Совет намерен допросить ее по поводу некоторых бумаг, найденных в Сомерсет-хаусе.
— Бумаг?
— Я ничего не знаю ни про какие бумаги! — воскликнула Кэт. — Я ни в чем не виновата!
— Да, но они хотят использовать тебя, чтобы заманить меня в ловушку, — прошептала Элизабет. — Они не смеют ничего сделать мне, так как я нахожусь под покровительством короля, но смогут, если зацепятся хоть за что-то. Будь осторожна и не давай истолковать свои слова как измену. Они помнят, о чем ты уже говорила, и хотят попытаться еще раз.
— Ступайте же! — скомандовал капитан.
Кэт подтолкнули к ожидавшему ее паланкину, и она в последний раз отчаянно обернулась через плечо.
Бумаги, похоже, были лишь поводом. Насколько смогла понять Кэт, в них не содержалось никаких улик ни против нее, ни против кого-либо другого. Но мысли ее путались от страха, а вопросы сыпались один за другим.
— Расскажите еще раз — было ли вам или леди Элизабет известно о заговоре сэра Генри Дадли?
— Нет! — ответила Кэт уже, наверное, в тысячный раз.
— Общались ли вы или она с изменником Дадли?
— Никогда. Мы обе верны королеве, и леди Элизабет искренне любит ее величество. Если бы королева считала иначе, она не пожелала бы больше меня видеть.
Ей не верили, — похоже, она чересчур громко отстаивала свою невиновность, и после нескольких дней допросов Кэт бросили в сырую вонючую камеру Флитской тюрьмы, где ей составляли компанию лишь крысы и мыши. Кэт окончательно отчаялась — если они так обходятся с пожилой женщиной, то что могут сделать с ее любимой леди Элизабет?
Элизабет же томилась в Хэтфилде, гадая об участи Кэт и молясь о ее возвращении.
Наконец у нее появилась надежда: в июне прибыли лорд Гастингс и сэр Фрэнсис Энглфилд, верные ей члены совета.
— Сударыня, королева шлет вам свои извинения за то, что лишила вас вашей служанки миссис Эстли, — сказал сэр Фрэнсис. — Однако арест ее был необходим, поскольку своим поведением она могла обесчестить ваше имя.
