— Конечно, — согласилась Мария. — И он смог бы помочь мне убедить это Богом забытое королевство вернуться к истинной вере. Но боюсь, что у меня есть еще одно замечание.
— Какое же? — осведомился Ренар.
Королева медленно залилась румянцем:
— Принцу всего двадцать шесть лет, а мне тридцать семь. Он может счесть себя чересчур молодым для меня.
Ренар пренебрежительно рассмеялся:
— Разница в возрасте — пустяк, мадам. Его величество давно был женат, и у него семилетний сын! И он столь же страстно желает этого брака, как и вы. Вам стоит сказать лишь слово.
— Не знаю… — с сомнением проговорила Мария. — Поверьте, я лично готова выйти за него, но меня пугает мнение совета. Мне известно, что многие до сих пор втайне придерживаются еретических взглядов и многих возмущает мое намерение взять в мужья иностранного принца. Англичане весьма замкнуты, Симон, и подозрительно относятся к иностранцам. Некоторые даже думают, будто у французов растут хвосты!
— Вполне могу поверить! — усмехнулся тот. — Но я советую вам проявить осторожность в рассмотрении этой темы.
— Я вообще не могу ее рассмотреть, — отозвалась Мария, еще сильнее покраснев. — Я не представляю, как обсуждать столь деликатную тему с таким количеством джентльменов.
— Тогда я попрошу моего императора обратиться к ним с письмом, — успокаивающе сказал Ренар, думая, каково будет принцу, когда дело дойдет до более интимных вопросов. — Не сомневайтесь, он будет тактичен и любезен.
— Не знаю… — снова замялась Мария. — Все это слишком… слишком…
— Чего вы боитесь? — мягко спросил Ренар, сочувственно глядя на нее.
— Самого замужества, — призналась Мария, не осмеливаясь взглянуть ему в глаза. — Я никогда не испытывала того, что называют любовью, и даже не имела сладострастных мыслей. Мой отец, король Генрих, предлагал мне многих женихов, но ничего из этого не вышло, и, говоря откровенно, я не особо задумывалась о замужестве, пока Богу не стало угодно возвести меня на трон. Уверяю вас, лично у меня нет такого желания. Но… — Взгляд ее задержался на портрете. — Я потому и вверяю мою судьбу императору, к которому отношусь как к отцу.
— Понимаю, мадам, — покровительственно молвил Ренар. — Мой господин поступит так, как вы пожелаете.
Элизабет вошла в зал совета бледная и взволнованная, прекрасно зная, зачем ее позвали. За столом сидели в ряд закаленные и влиятельные мужи, со многими из которых она была хорошо знакома. Одни были ревностными католиками, другие с радостью обратились в старую веру, третьи же, как она знала, лишь притворялись, но все желали сохранить свои посты и именно потому были готовы на нее наброситься.
Она села напротив них. Лорд-канцлер епископ Гардинер сдвинул густые брови.
— Мадам, вам наверняка известно, что ее величество проявляет все меньшую терпимость к тем, кто упорствует в ереси, — начал он, — и ее особо гневит ваше нежелание посещать мессу.
— Насколько я поняла, милорды, ее величество выразилась вполне ясно: она не намерена кого-либо принуждать и ограничивать чью-то совесть, — заявила Элизабет, решив стоять на своем.
— Да, такова ее позиция, пока этот вопрос не решит парламент, — согласился Гардинер. — Но она надеется, что ее подданные — и прежде всего ее преемница — будут следовать истинной вере так же ревностно, как и она сама.
— Нам известно, что королева несколько раз звала вас на мессу, но вы отказывались! — рявкнул старый герцог Норфолк, чей возраст нисколько не смягчил его воинственных манер.
— Я отказалась, следуя моей совести, — возразила Элизабет, — и если ее королевское величество настаивает на принуждении подданных к послушанию, то почему она заявляет обратное?
Она тут же пожалела о своих словах, поняв, что в гневе забыла о свойственной ей осторожности и зашла чересчур далеко. Но она не сказала ничего, кроме правды. Что еще она могла ответить?
Лица лордов посуровели. Некоторые зашептались.
— Ваш ответ груб и непочтителен, — строго проговорил Гардинер, — и совет осуждает вас за неподчинение воле королевы не только в отношении мессы, но и за ваш неоднократный отказ последовать ее достойной уважения просьбе сменить простое платье на более подобающее одеяние.
