Лёд - страница 2

[3] Римана и на куче пожелтевших газет «Варшавский Курьер», которые мы держали ради растопки, для затыкания расширенных морозом щелей и высушивания сапог, а так же для того, чтобы завернуть бутерброды — там вздымался двойной ряд свечей и огарков, руины стеаринового Парфенона. А под стеной напротив печи высились ровные стопки томов в твердых обложках, сложенных по формату и толщине, а так же по частоте прочтения. Висящая над ними на закопченной стенке плакетка с Маткой Боской Остробрамской из Вильно — единственный остаток от предыдущих квартирантов, которых Бернатова выкинула на улицу по причине «непристойного поведения» — совершенно уже почернела и теперь выглядела, скорее, как элемент средневекового доспеха для лилипутов. Иван долго присматривался к ней, с громадным напряжением, сидя на табурете очень ровно, левая рука, держащая папиросу, отклонялась от тела строго под углом сорок пять градусов к телу, правая рука лежала на бедре рядом с котелком, морща брови и нос, вороша усами — тогда до меня дошло, что он почти что слеп, что это канцелярская близорукая крыса, на носу и под глазницами у него были следы от очков — без очков он мог рассчитывать исключительно на Кирилла. Они вошли прямо с мороза, так что очки Ивану пришлось снять. У меня и самого здесь иногда глаза слезятся. Воздух внутри доходного дома густой, тяжелый, пропитанный всеми запахами человеческих и животных организмов; окон никто не открывает, двери сейчас же захлопываются, и щели под порогами затыкаются тряпками, чтобы, Боже упаси, тепло из дому не ушло — ведь за отопление нужно платить, и если бы было достаточно денег на уголь, то я вообще бы не гнездился в этих темных клетушках, где воздух плотный, тяжкий; им дышишь — словно пьешь воду, выплюнутую соседом и собакой его; каждый твой вздох уже миллион раз до того прошел через туберкулезные легкие мужиков, евреев, возчиков, мясников и проституток, вырвавшийся в кашле из черных гортаней, он возвращается к тебе снова и снова, просочившись сквозь их слюну и слизь, пропущенный через отравленные грибком, завшивевшие и гнойные тела; это они выкашляли, высморкали, вырыгали его тебе прямо в рот — и ты должен его проглотить; тебе надо дышать — дыши!

— Про-простите.

По счастью, сортир в конце коридора не был занят. Я блеванул в дыру, откуда в лицо пахнуло ледяным смрадом. Из под обосранной доски вылезали прусаки. Я давил их ногтем большого пальца, когда они добирались мне до подбородка.

Выйдя снова в коридор, я увидал Кирилла, стоящего в углу комнаты — он не спускал с меня глаз, сторожил, а не смоюсь ли я от них на мороз в кальсонах и свитере. Я понимающе усмехнулся. Чиновник подал мне носовой платок и указал на левую щеку. Я вытер. Когда же попытался отдать платок, Кирилл отступил на шаг. Я усмехнулся во второй раз. У меня широкий рот, который усмехается без особого труда.

Я натянул единственный свой выходной костюм, то есть, тот самый черный костюм, в котором сдавал последние экзамены; если бы не слои белья под низом, он свисал бы сейчас с меня, как со скелета. Чиновники смотрели, как я зашнуровываю ботинки, как застегиваю жилет, как сражаюсь с жестким целлулоидным воротничком, прикрепленным к последней хлопчатобумажной рубашке. Я забрал документы и последние деньги: три рубля и сорок две копейки — взятка из этого получится символическая, но с пустыми карманами в присутственном месте человек ощущает себя голым. Со старым бараньим кожухом ничего поделать было нельзя — заплаты, пятна, кривые швы, только другого у меня просто не было. Пришельцы молча глядели, как я сую руки в несимметричные рукава, левый был длиннее. Я вновь усмехнулся, теперь уже извиняясь. Кирилл послюнил карандаш и что-то скрупулезно записал на манжете.

Мы вышли, Бернатова, по-видимому, подглядывала сквозь приоткрытую дверь — она тут же появилась рядом с чиновниками, вся зарумянившаяся и болтающая без умолку, чтобы вновь провести их по лестнице с третьего этажа вниз и через два дворика-колодца к главным воротам, где дворник Валенты, поправив шапку с латунной бляхой и спрятав трубку в карман, поспешно смел снег с тротуара и помог чиновникам усесться в сани, поддерживая господ под локоток, чтобы те, не дай Бог, не поскользнулись на льду. Бернатова засыпала их, уже сидящих, потоками жалоб на гадких квартирантов, на банды привислянских воров, что вламываются в дома даже днем, и на ужасные морозы, из-за которых набухшие изнутри от сырости окна выпирают, а трубы лопаются в стенах, и что никакая гидравлика с канализацией долго в земле не выдержат; под конец бойко заверила, что давно уже подозревала меня в различных преступлениях и недостойном поведении, и обязательно донесла бы соответствующим властям, если бы не тысяча и одна обязанность с неприятностями на ее голову — пока кучер со своих козел за спиной у Кирилла не стрельнул бичом, и лошади не дернули сани влево, заставив женщину отступить, и так мы отправились в путь к варшавскому представительству Министерства Зимы, к давнему дворцу краковских епископов — Медовая 5, угол Сенаторской.