— Чертовски хороша?
Старик поднялся из-за стола, подошел к Любушкину, спросил:
— Ты?
Костя нагло засмеялся.
— Ну, предположим… А дальше?
— Встань! — сказал Пашецкий. Сказал совсем тихо, но твердо.
И Костя встал.
Пашецкий чуть откинулся назад и влепил ему пощечину. Потом наотмашь, тыльной стороной руки, ударил его по другой щеке.
Костя ногой отшвырнул стул, вплотную приблизился к старику, зашипел в самое лицо:
— Ты, старая развалина, на кого руку поднимаешь? Да я!.. Да я одним ударом дух из тебя вышибу! Начисто! И пшика от тебя не останется…
Пашецкий взял со стола салфетку, вытер руку и спокойно проговорил:
— Ты и пальцем меня не тронешь, мерзавец. Во-первых, потому, что за драку тебя вышвырнут из ресторана, а ты больше ни на что не способен, как протягивать лапу за чаевыми. И во-вторых, потому, что знаешь, — Пашецкий понизил голос почти до шепота, но всем были слышны его слова, — если ты, негодяй Любушкин, посмеешь прикоснуться ко мне, я убью тебя.
И, чуть пошатываясь, старик медленно вышел из зала…
Нет, Пашецкий был не из тех, кого могли обидеть и кого надо было жалеть. И все же Марина, глядя ему вслед, не могла избавиться от этого чувства. Даже в его желании высоко держать седую голову было, как казалось Марине, что-то жалкое. Хотелось подойти к старику и хоть чем-нибудь помочь ему. Но Марина не знала, как это сделать…
2
Марина взглянула на часы — шел восьмой час вечера. Официанты уже суетились вовсю, посетителей с каждой минутой становилось все больше.
На маленькую ресторанную эстраду взошли музыканты. Скрипач Федор Алексеев, или, как его называли, Федюша, хилый молодой человек, взмахнул смычком — и оркестранты заиграли бодрый марш.
В это время Марина увидела Беседина.
Илья вошел в зал, остановился неподалеку от двери и долго стоял, отыскивая глазами знакомых. На сварщике ладно сидел черный костюм. Белый воротник нейлоновой рубашки красиво оттенял сильную шею, из-под рукавов пиджака выглядывали белоснежные манжеты.
Илья улыбался. Его улыбка никому не предназначалась — просто у Беседина было отличное настроение, и он не думал это скрывать. Илья знал, что он чертовски красив, все говорили, что ему всегда сопутствует удача, он был на диво здоров, никогда никакая беда не подставляла Беседину ножку, и он смело шагал по жизни, счастливый и всем довольный. И ему хотелось, чтобы все это видели. Видели и завидовали ему. Без этого счастье его было бы неполным…
На полшага позади Беседина стоял Харитон Езерский. Тоже в черном костюме, белой нейлоновой рубашке и в таких же лакированных туфлях, какие были на его бригадире. Но в позе, во всей фигуре Харитона не было и следа бесединской блистательности. Только тень бригадира — ни больше, ни меньше.
Не увидав никого из знакомых, Илья направился меж столиков поближе к эстраде. Езерский — шаг в шаг за ним. Проходя мимо буфета, Илья задержался, мягко сказал:
— Добрый вечер, Мариночка.
Марина коротко взглянула на него, ответила:
— Ты только сейчас меня заметил? — и отвернулась, делая вид, что занята.
— Организуй столик, — бросил Илья Езерскому.
Харитон ушел. Беседин несколько помедлил, потом позвал:
— Марийка!
Она не спеша подошла поближе, облокотилась о стойку. Молчала.
— Марийка… — Беседин тоже облокотился о стойку, улыбнулся. — Марийка, я пришел помириться с тобой. Не могу без тебя, понимаешь? Не могу. Тоска… Все эти три дня — сам не свой. Веришь?
— Нет, — Марина смотрела на него отчужденно. — Нет, Илья, не верю. Тоска — это не для тебя. Тоска — для других. А ты не из того теста замешен, чтобы кручиниться.
— Раньше тебе это нравилось, — усмехнулся Беседин. — Помнишь, ты всегда говорила: «Люблю тебя, Илья, за твою бесшабашность». Помнишь?
— Помню. То было раньше.
— А теперь? Что-нибудь переменилось?
— Нет. Почти ничего…
— Почти?.. Ты недоговариваешь?
— Придет время — все договорю! — сказала она. — Только поймешь ли?
— Опять загадки… — Беседин взял стоявшую рядом бутылку с коньяком, налил рюмку, выпил. — Я буду сидеть здесь, пока ты закончишь работу. Потом пойдем к тебе, ладно?
Марина пожала плечами.
— Как хочешь. Но к себе я тебя не поведу.
