Немного погодя, чужак громко спросил:
— Кто за Фому Коршунова?
Над скамьями поднялось много рук. Мишка тоже поднял руку. Кто-то, перепрыгивая с скамьи на скамью, громко считал:
— Шестьдесят три… шестьдесят четыре — не глядя на Мишку, указал пальцем на его поднятую руку, выкрикнул: шестьдесят пять!
Чужак что-то записал на бумажку, крикнул:
— Кто за Прохора Лысенкова, прошу поднять!
20 казаков-богатеев и Егор-мельник дружно подняли руки. Мишка поглядел вокруг и тоже поднял руку. Человек, считавший голоса, поровнялся с ним, глянул сверху вниз и больно ухватил его за ухо.
— Ах ты, шпаненок!.. метись отсель, а то я тебе всыплю! Тоже голосует!..
Кругом засмеялись, а человек подвел Мишку к выходу, толкнул в спину. Мишка вспомнил, как говорил отец, ругаясь с дедом, и, сползая по скользким, грязным ступенькам, крикнул:
— Таких правов не имеешь!
— Я тебе покажу права!..
Обида была, как и все обиды, очень горькая.
Придя домой, Мишка всплакнул малость, пожалился матери, но та сердито сказала:
— А ты не ходи, куда не след! Во всякую дыру нос суешь!.. Наказание мне с тобой да и только!
На другой день утром сели за стол завтракать. Не успели кончить, услышали далекую, глухую от расстояния музыку. Отец положил ложку, сказал, вытирая усы:
— А ведь это военный оркестр!
Мишку как ветром сдуло с лавки. Хлопнула дверь в сенцах, над окошком слышно частое — туп-туп-туп-туп…
Вышли на двор и отец с дедом, маманька до половины высунулась из окна.
В конец улицы зеленой колыхающейся волной вливались ряды красноармейцев. Впереди музыканты дуют в большущие трубы, грохает барабан, звон стоит над станицей.
У Мишки глаза разбежались. Растерянно закружился на одном месте, потом рванулся и подбежал к музыкантам. В груди что-то сладко защемило, подкатилось к горлу… Глянул Мишка на запыленные, веселые лица красноармейцев, на музыкантов, важно надувших щеки, и сразу, как отрубил, решил:
— Пойду воевать с ними!..
Вспомнил сон, и откуда только смелость взялась. Уцепился за подсумок крайнего.
— Вы куда идете? Воевать?
— А то как же? Ну да, воевать!
— А за кого вы воюете?
— За Советскую власть, дурашка! Ну, иди сюда, в середку.
Толкнул Мишку в середину шеренги, кто-то, смеясь, щелкнул его по вихрастому затылку, другой на ходу достал из кармана измазанный кусок сахара, сунул ему в рот. На площади откуда-то из передних рядов крикнули:
— Сто-о-ой!.
Красноармейцы остановились, рассыпались по площади, густо легли в холодке, под тенью школьного забора. К Мишке подошел высокий бритый красноармеец с шашкой на боку. Спросил, морща губы в улыбку:
— Ты откуда к нам приблудился?
Мишка напустил на себя важность, подсмыкнул сползающие штанишки:
— Я иду с вами воевать!
— Товарищ комбат, возьми его в помощники! — крикнул один из красноармейцев. Кругом захохотали. Мишка часто заморгал, но человек с чудным прозвищем „комбат“ нахмурил брови, крикнул строго:
— Ну, чего ржете, дурачье? Разумеется, мы возьмем его, но с условием…
Комбат повернулся к Мишке и сказал:
— На тебе штаны с одной помочью, так нельзя, ты нас осрамишь своим видом!.. Вот погляди, на мне две помочи и на всех по две. Беги, пусть тебе матка пришьет другую, а мы тебя подождем тут…
Комбат повернулся к забору, крикнул, подмигивая:
— Терещенко, пойди принеси новому красноармейцу ружье и шинель!
Один из лежавших под забором встал, приложил руку к козырьку, ответил:
— Слушаюсь!.. — и быстро пошел вдоль забора.
— Ну, живо беги! Пусть матка поскорее пришьет другую помочь!..
Мишка строго взглянул на комбата.
— Ты, гляди, не обмани меня!
— Ну, что ты? Как можно!..
От площади до дома далеко. Пока добежал Мишка до ворот — запыхался. Дух не переведет. Возле ворот на бегу скинул штанишки и, мелькая босыми ногами, вихрем ворвался в хату.
— Маманька!.. штаны!.. помочь пришей!..
В хате тишина. Над печью черным роем гудят мухи. Обежал Мишка двор, гумно, огород — ни отца, ни матери, ни деда нет. Вскочил в горницу — на глаза попался мешок. Отрезал ножом длинную ленту, пришивать некогда, да и не умеет Мишка. Наскоро привязал ее к штанам, перекинул через плечо, еще раз привязал спереди и опрометью под амбар.
