Чужак взял из рук у Мишки карточку, защелкнул на замок голенище и пошел спать. Уже разделся, лег и закрылся шинелью, начал засыпать, когда услышал скрип двери. Приподнял голову:
— Кто это?
По полу шлепают чьи-то босые ноги.
— Кто там? — спросил он снова и около кровати неожиданно увидел Мишку.
— Тебе чего, малыш?
Мишка минуту постоял молча, потом, набравшись смелости, шопотом сказал:
— Ты, дяденька, вот чево… ты… отдай мне Ленина!..
Чужак молчит, годову свесил с кровати и смотрит на него.
Страх охватил Мишку, ну, как заскупится и не даст? Стараясь одолеть дрожь в голосе, торопясь и захлебываясь, зашептал:
— Ты мне отдай его навовсе, а я тебе… я тебе подарю жестяную коробку хорошую и ешо отдам все как есть бабки и… — Мишка с отчаянием махнул рукой и сказал: — И сапоги, какие мне батянька принес, отдам!
— А зачем тебе Ленин? — улыбаясь, спросил чужак.
„Не даст!..“ — мелькнула у Мишки мысль. Нагнул голову, чтобы не видно было слез, сказал глухо:
— Значит, надо!
Чужак засмеялся, достал из-под подушки голенище и подал Мишке карточку. Мишка ее под рубаху к груди прижал, к сердцу крепко-на-крепко и — рысью из горницы. Дед проснулся, спрашивает:
— Ты чево бродишь, полуношник? Говорил тебе, не пей на ночь молока, а теперь вот приспичило!.. Помочись в помойное ведро, мне тебя на двор водить вовсе без надобности!
Мишка молчком лег, карточку обеими руками тискает, повернуться страшно: как бы не измять. Так и уснул.
Проснулся ни свет ни заря. Маманька только корову выдоила и прогнала в табун. Увидала Мишку, руками всплеснула.
— Што тебя, лихоманец, мучает! Это зачем такую рань поднялся?
Мишка карточку под рубахой жмет, мимо матери на гумно, под амбар, юркнул.
Вокруг амбара растут лопухи, и зеленой непролазной стеной щетинится крапива. Заполз Мишка под амбар, пыль и куриный помет расгреб ладонью, сорвал пожелтевший от старости лист лопуха, завернул в него карточку и камешком привалил, чтобы ветер не унес.
С утра до вечера шел дождь. Небо закрылось сизым пологом, во дворе пенились лужи, по улице бежали наперегонку ручьи.
Пришлось Мишке сидеть дома. Уже смеркалось, когда дед и отец собрались и пошли в исполком на собрание. Мишка натянул дедов картуз и пошел следом. Исполком помещается в церковной сторожке. По кривым грязным ступенькам влез, кряхтя, Мишка на крыльцо и прошел в комнату. Под потолком ползает табачный дым, народу полным-полно. У окна за столом сидит чужак, что-то рассказывает собравшимся казакам.
Мишка потихоньку пробрался на самый зад и сел на скамью.
— Кто за то, товарищи, чтобы Фома Коршунов был председателем? Прошу поднять руки!
Сидевший впереди Мишки Прохор Лысенков, зять лавочника, крикнул:
— Гражданы!.. прошу снять евонную кандидатуру. Он нечестного поведения. Ешо когда пастухом табун наш стерег, замечен был!..
Мишка увидал, как Федот-сапожник встал с подоконника, закричал, махая руками:
— Товарищи, богатеям нежелательно в председатели пастуха — Фому, но как он есть пролитарьят и за Совецку власть…
Зажиточные казаки, стоявшие кучей около двери, затопотали ногами, засвистали. Шум поднялся в исполкоме.
— Не нужен пастух!
— Пришел со службы — нехай к миру в пастухи нанимается!..
— К чорту Фому Коршунова!
Мишка глянул на бледное лицо отца, стоявшего возле скамьи, и сам побелел от страха за него.
— Тише, товарищи!.. с собранья буду удалять! — орал чужак, грохая по столу кулаком.
— Свово человека из казаков выберем!..
— Не нужен!..
— Не хо-о-тим!.. мать-перемать!.. — шумели казаки и пуще всех — Прохор, зять лавочника.
Здоровый рыжебородый казак, с серьгой в ухе и в рваном, заплатанном пиджаке, вскочил на скамью.
— Братцы!.. вон оно куда дело заворачивает!.. нахрапом желают богатеи посадить в председатели свово человека!.. А там опять… — сквозь стонущий рев Мишка слышал только отдельные слова, которые выкрикивал казак с серьгой.
— Землю… переделы… бедноте суглинок… чернозем заберут себе…
— Прохора в председатели!.. — гудели около дверей.
— Про-о-хо-ра!.. Го-го-го!.. Га-га-га!..
Насилу угомонились. Чужак, хмуря брови и брызгаясь слюной, долго что-то выкрикивал:
„Должно, ругается!“ — подумал Мишка.
