— Бывает, Лара, это же Москва.
— Это мерзость.
— Это жизнь.
Шамарин говорил тихо и ласково. Он склонял девушку к неизбежному очень мягко, никакого насилия. Она ему нравилась. Сначала в нем говорил азарт успешного соблазнителя, который ни одной юбки не пропускает, и его очень злил ее прыжок из окна. Теперь желание навести порядок в сексуальных делах, наказать ослушницу, отступило на второй план. Девушка ему нравилась.
Было видно, что она не просто выпила и расслабилась. Ей чисто по–человечески стало как–то легче.
Она уже в сомнении — что делать дальше? Попробовать отбиваться, вырываться?
Нет, правда, сил, тихо начала она оправдываться перед собой.
Или все–таки опять обдурить урода, вырваться в чем мать родила на улицу, в темную, страшную ночь. Или хотя бы на площадку, орать, вопить…
А может просто закрыть морду подушкой и пусть шурует.
Кстати, а чемоданы?!
Она посмотрела на хозяина квартиры, он опять ей улыбнулся, как бы мысленно перебирая свои бородавки у себя на бровях и на губах. Он был совершенно недвусмыслен. Весь его облик говорил — пора. Сама же знаешь, — пора! В нем не было даже самодовольства, что отталкивало бы больше физической отвратности.
— А мои чемоданы?
— Что?
И тут раздался звонок в дверь. Лариса прыснула, ей показалось, что это многострадальные шмотки пришли ее спасать.
Вот тут лицо Шамарина сделалось ужасно. Гнев, а потом сразу же, через унизительно краткий промежуток — ужас. Он вышел в прихожую. Послышался второй звонок, и тон его получился значительно более тревожный, чем у первого. Хозяин одним глазом косился в сторону двери, другим в сторону залетной птахи, которую, кажется, придется выпустить. Что за несчастье!
Третьего звонка не было, сразу пошли кулаки в дверь и женский возмущенный крик — «Откройте!»
Шамарин глянул в глазок, он видимо не принимал серьезных решений без визуального осмотра. Лариса подошла к двери и сказала через спину хозяина.
— Бабушка, не надо, сейчас я открою!
Потом когда уже сидели на кухне у Лиона Ивановича, и опять пили сладкое вино, вермут «Чо–чо–сан», расслабленная Лариса (принявшая душ, переодевшаяся) задала несколько вопросов хозяину, все увиливавшему от нее взглядом. И от нее и от бабушки. Дамы пару раз иронически переглянулись, сообщая друг другу, что понимают неуютность его состояния.
— Скажите дядя Ли, а не жалко вам было меня отдать этому?
Он отреагировал мгновенно, даже быстрее.
— Случайность. Хочешь Ларочка верь, хочешь — не верь. Просто сосед. Я не знал, что он уже давно над тобою нависает. Мы, понимаешь ли, из одного кооператива. Всего лишь.
— Понимаю.
— Да ничего ты не понимаешь. И если бы он мне проговорился, хоть словечком, я бы, — сухонькая фигурка даже чуть подпрыгнула на шахматном кафельном полу, — никогда бы не оставил ему ключ. Дождался бы, не знаю уж, что бы я придумал в отношении Виктории Владимировны, — он церемонно поцеловал бабушке ручку.
— Так он непросто урод, он…
Илья Иванович сел на краешек табурета и приложил палец к губам.
— Законченный подлец. Двоих моих хороших знакомых закопал, диссертацию Сурена Игоревича… Причем, берет, берет, но никто не может поймать. Что же я, изувер? Я знаю людей. А уж в своем кооперативе… Я всегда очень взвешиваю, кого с кем познакомить.
— Врешь ты все Лион, мне–то сказки не рассказывай. — Сказала бабушка.
На эти слова хозяин не обратил внимания.
— Взвешиваю, много раз думаю умом, Ларочка. А потом думаю сердцем. Это ведь я познакомил Рауля и Нору.
Лариса поперхнулась вермутом.
— Ничего себе, а почему вы меня не предупредили?!
— Думал, все само собой образуется, разведется, не хотелось никого обижать. Нора, она славная, только несчастная совсем. Ей надо было наконец порвать с Рулей.
— Так все было ради нее подстроено?!
— Нет, Лара, нет, ради тебя, ты получала то, что хотела, а она…
Лариса вздохнула.
— Да ну вас всех. Москва, Москва. Клоака. И я за все должна отвечать. Лион Иванович развел руками.
Виктория Владимировна погладила внучку по голове. Та вскинулась.
— Бабуля, а ты как здесь?
— Ты такую телеграмму мне прислала, что стало понятно — тебя надо, дочка, спасать. Для чего тебе деньги, и столько?
