Леонид быстро огляделся, не наблюдает ли кто за разрастающимся скандалом.
— Хорошо. Приходи. Но через две недели. Командировка.
— Я не забуду, Леня.
Он знал это.
— Утром. Как можно раньше.
Выслушав сообщение Ларисы о страшном белорусском заговоре против русской поэзии, он чуть не разрыдался от смеха в своем кабинете.
— Что с тобой? — Спокойно спросила Лариса, не собиравшаяся шутить или смущаться.
— Это бред, понимаешь, абсолютный, клинический, махровый бред. Уж чего нет и не может быть в природе так вот этой «грибницы», этой «партизанщины». Ну, поляки как–нибудь втихую, ну, евреи само собой, но чтобы белорусы задумали… — Он рухнул на стул, стирая слезы с великолепно выбритых щек.
Лариса смотрела на него как на недоумка, временно имеющего возможность порезвиться, но неприятные известия уже в пути.
— Ты хочешь сказать…
— Я хочу сказать, что белорусы, они те же русские, только лучше. Добрее, толковее… Ни тени самостийной дури. Скорее Москва отделится от России, чем Белоруссия.
— Ты хочешь сказать, что мой муж… — Она сознательно усугубляла ситуацию.
— Так значит этот Перков тебе муж? — Желудок произнес этот вопрос настолько уничижительным тоном, что Лариса ослепла от ярости, надо было во что бы то ни было ответить!
— Не только муж, но и отец моего будущего ребенка!
Лариса свято верила в момент произнесения этих слов, что так оно и есть.
Леонид не сдержался, по молодости, из–за укола понятной мужской обиды. Лариса ему искренне нравилась, но у него ничего не вышло, а у этого … Перкова вышло, да еще и так далеко зашло.
— Хочу тебя обрадовать, ты замужем за идиотом!
— Мы пока не женаты.
— То есть как не женаты? Ты же сама говорила — муж. Впрочем, какое мне до всего этого дело?!
— Ты должен позвонить в «Понеманье» и Варивончику.
Леонид помотал головой, отгоняя страшный сон.
— Ты хоть понимаешь, куда ты пришла?!
Лариса усмехнулась.
— Я то, как раз, понимаю. А ты понимаешь, где работаешь? — Опять–таки Лариса сказала не совсем то, что было услышано. Она подразумевала, что отстаивать права советского человека, обязанность для всякого, кто оказался в здешних рядах. Леонид услышал какую–то смутную, и от этого очень неприятную угрозу. Ему стало понятно, что пугать эту дуру отчислением из университета, или исключением из комсомола за незаконную беременность, бесполезно, все равно все обернется против него.
— Давай пропуск.
— Зачем?
— Чтобы ты могла выйти отсюда.
— Ты меня выгоняешь?!
Леонид испугался, что она сейчас заявит, что никуда не уйдет, пока он не отдаст команду печатать Перкова. Он попытался обратиться к логике, мол, даже если бы он и хотел помочь, то не может, он работает не в том отделе, который ведает прессой и все такое.
— А в каком ты отделе?
— Ну, знаешь…
Лариса встала со стула.
— Хорошо, я уйду.
Остановилась у двери.
— Тебе наплевать на искусство, наплевать на моего мужа!
Это была чистейшая правда.
Она открыла дверь и уже стоя в проеме сказала.
— Но подумай, что будет с этим несчастным ребенком!
И исчезла.
Леонид вылетел следом. В предбаннике сидело человек пять, и все они видели его красное лицо.
Увидевшись с «мужем» сообщила, что все будет хорошо, и произойдет скоро.
— Все? — Спросил поэт со странным выражением голоса.
Да, уверенно подтвердила Лариса. И стихи пойдут в печать, и отец вот–вот смирится с переездом избранника дочери в их хорошую двухкомнатную квартиру по улице Карла Маркса.
— Ты удивительный человек Ларочка.
— Я знаю.
Капитан сдался.
Сразу вслед за Годунком. Тот дал «Мои пораженья», и слег с приступом геморроя, так что шокированному начальству сначала было даже не на кого обратить свое удивление.
Валерий Перков скрытно прокрался в здание пединститута, и долго стоял в сторонке пытаясь понять, какова реакция читающей публики на эту публикацию. У стенгазеты собралась толпа, но вела она себя странно. Читатели криво улыбались и пожимали плечами. Владимир Владимирович Либор, изучив текст, мрачно закурил, и куда–то заспешил. Это успех, или еще не успех, думал поэт.
— Ладно, — сказал капитан, — поехали.
Он, конечно, уже знал, где обретается «жених», и чувствовал себя осажденной крепостью, под которую подводят медленный, но неуклонный подкоп. В конце концов, каким бы куском дерьма не был будущий зять, Ларочка сделает из него человека. Будем считать, что ей виднее.
