— Очень, значит, хотел.
Перков взял третий лист. Там были изображены — мужчина, женщина и, почему–то, самолет. Сверху надпись: «Проводы камикадзе». Под фигуркой мужчины написано «сын», под фигуркой женщины «мать». Изо рта «матери» выдувается пузырь, внутри него написано: «береги себя, сынок».
Капитан снова разлил самогон. Они выпили. Капитан пустил мелкую, бесшумную слезу.
— Он, может быть, даже был талант. Может даже художник.
— Сын поэта всегда может быть художником.
— Настоящий мужик. Характер, нет то что… — Николай Николаевич имел в виду себя, но договаривать не стал. Перков не смотрел на него, и не старался понять, что он имеет в виду, у него был своя мысль.
— А вот интересно, мне, как отцу военного инвалида, полагаются же какие–то льготы?
— Что?! — Тупо посмотрел на него капитан.
— А то — злая судьбинушка, злющая. И жена, и дочка, и теперь вот сын — за что мне все это?!
Через полчаса, когда была допита вторая бутылка, капитан уснул, а поэт запел, подпирая квадратную голову с зажмуренными глазами.
— Прекрасное дале–еко, не будь ко мне жесто–око, жесто–око не будь!
