Лариса даже не сразу осознала, до какой степени ей хамит эта хамка. То есть, вот для чего она сюда вытребовала родную мать Егора, чтобы…
— А ты, собственно, кто?
— Марина.
— Ты жила у Лиона Ивановича?
Марину, кажется, этот вопрос смутил. Она не сразу поняла, как на него отвечать.
— Да. Но не только.
Ларисе было не до ее трудностей. Ее, наконец, прорвало.
— А как он попал в армию?
— Пришла повестка…
— Почему он никому ничего не сказал?!
Марина пожала голым плечом.
— Все знали, Лион Иванович… Егор вам хотел сказать, но потом решил, что лучше напишет оттуда. Я ему говорила, что так не очень хорошо, но он сказал, что так лучше.
Марина отняла ребенка от груди, и уложила обратно в коляску.
— Так ты не сказала мне, кто ты?
— Я Марина. Я понимаю, Егор вам ничего не говорил. Он хотел, но все не говорил.
И тут Ларису, как это обычно говориться, пронзило.
— Послушай, а ты, ты что… ты, что ли его, в смысле, ты с ним?!
Марина кивнула, и медленно передернула плотными плечами, как бы говоря: а что, до сих пор это было непонятно?
Лариса до такой степени была поражена, что даже обернулась к Перкову за поддержкой, все же какой ни какой, а отец.
— И что, Марина, этот ребенок…
— Это девочка.
— А как зовут? — Спросил поэт, чтобы хоть как–то поучаствовать в разговоре.
Мать ответила не сразу, посмотрела в коляску, где тихо пускала пузыри сытенькая дочка, потому поглядела на роскошную свекровь, и тихо сказала.
— Лариса.
Свекровь молча снесла это известие. Несколько секунд молчала, потом сделала шаг вперед и наклонилась над колесной колыбелькой. Осторожно выдвинула из рукава своего пальто кисть руки, и медленно протянула в сторону сытого, удовлетворенного жизнью свертка. Когда палец бабушки приблизился к личику девочки вплотную, на губах у нее лопнул какой–то особый пузырь, большой как какое–нибудь важное слово.
— Радуется. — Сказал дед.
— Это Егор сказал, что будет Лариса. — Сообщила Марина.
— Да?! — Удивленно покосилась на нее свекровь, как будто сама не могла сообразить такой простой вещи.
Из комнаты раздался какой–то булькающий звук. Марина бросилась туда. Лариса не могла оторваться от коляски.
— Ну, парень. — Пробормотал Перков.
— Какой тебе парень!
— Я имею в виду Егора. Они жили наверно, год, а сам ни звука. Почему он тебе ничего не рассказал? И старик мог бы позвонить.
— Не мог. — Сказала возвратившаяся Марина. — Мы поселились здесь, только, когда у него уже удар. А так у меня в общаге больше всего.
Потом добавила, обращаясь к поэту.
— Пойдемте, там надо перевернуть.
Лариса осталась один на один с коляской. Держалась одной рукой за подоконник, другой очень осторожненько прикасалась к подбородочку, к лобику, к кончику носа, и каждый раз с ней происходило какое–то сладостное сотрясение во всем теле. При этом, она не беспамятствовала в других отношениях, и раненый Егор, и расплющенный дядя Ли никуда не исчезли из ее сознания. Но все равно, эта огромная, больная сложность производила не отчаянье, а что–то совсем другое в душе.
— Ла–арочка. Ну, теперь мы им покажем!
В доме остались одни мужчины. Марина с младшей Ларисой в городе. На ней, помимо заботы о дочке еще и присмотр за инсультным Лионом Ивановичем. Кроме того — Егор, его тоже надо навещать в гарнизонном госпитале. Он пока никого не узнает, и будет ли когда–нибудь узнавать, врачи сказать не могут. Старшая Лариса решила, что его надо будет со временем забрать сюда, в большой дом в Пуговичино. Она была убеждена, что сын поправиться, хотя, вроде бы, никаких оснований для особого оптимизма не просматривалось.
Переговоры о покупке второй половины участка, уже прошли. Денег должно хватить. Места хватит всем.
Поэт Принеманский поселился в отапливаемой баньке, и, кажется, ему там нравилось. Николай Николаевич частенько к нему захаживал, чтобы ускользнуть от тихого скандала, который каждый раз разражался, стоило Ларисе завести речь о переселении в общий дом Виктории Владимировны.
Нина Семеновна не сдавалась, хотя старшая Лариса была убеждена, что это дело времени, так же, как и излечение Егора. Мать упиралась. Она готова была ходить не только за внуком, но даже за «артистом», раз хороший человек, но «только не она».
