Лариса продолжала смотреть на нее проникающим взглядом.
— Все?
Гапа опять потянулась к бутылке. Подняла, и вдруг со стуком поставила ее на стол.
— Он сюда не придет. Сегодня уедет. С семейством, на юг.
Она подняла взгляд на часы, висевшие на стене.
— Поезд минут через тридцать. Курский вокзал. Симферополь. Я видела конверт с билетами, когда курьер принес.
Лариса резко встала, рванулась к шкафу, выдернула из него пальто и сумку. Проверила, паспорт был на месте. Быстро сбросила туфли, двумя снайперски точными движениями вставила ноги в свои полусапожки.
— Давай деньги.
Гапа с облегчением выпотрошила кошелек на стол перед нею.
— Проследи, чтобы тут убрали и закрой дверь.
— Ларочка извини, ну, сука, я сука, сама знаю!
Когда Лариса выбежала, госпожа Агапеева села и тихо, тоскливо заплакала.
Когда местные мужики ввалились в кабинет и полезли за объяснениями, что, да почему, и правда ли что… Гапа, промакивая безнадежно поплывшие глаза, прошипела.
— Пошли вы все вон, козлы!
— Да ты куда, дура!
Она запрыгнула, когда состав начал движение. Маленький, щуплый парень–проводник, уже опускал верхнюю ступеньку, и Лариса грузилась в вагон в борьбе с этим механизмом. Отдышалась, отряхнулась, не хватало еще явиться перед ним какой–нибудь замарашкой.
— Билет. — Попробовал проявить власть проводник.
— Мне в четвертый вагон. — Отмахнулась крупная пассажирка и углубилась в коридор. Она, на самом деле не знала, в каком вагоне прячется семейство беглого генерала. Предстояла тотальная проверка всех купе. Хорошо еще, что часть вагонов была плацкартна. Минуя в призрачном полумраке железнодорожного воздуха шевелящиеся человеческие залежи Лариса развлекала себя одной колотящейся в сознании фразой — «в зеленых плакали и пели».
Никто не плакал, и не пел. Все стелились, а потом станут есть.
И вот купе номер один. Немного помедлила, руки сковала уверенность, что «они» здесь. Надо было собраться с силами.
Ошибка, конечно. И весь вагон — пустая скорлупа. И второй, и третий, и пятый.
Вагон ресторан. Заперто. То есть как!? Лариса вспыхнула от возмущения и страха. Томиться в этом тамбуре просто так!? И неизвестно сколько! Заколотила ладонями в железную дверь.
Отворили. Даже не стала ничего объяснять, на объяснениях можно забуксовать. Просто продавила вялую оборону. «Эй!» — растеряно кричали ей вслед. Кто–то догнал, бубня про то, что они еще не работают. Не обращая на бубнеж внимания, Лариса походя мимо стойки, взяла бутылку воды, и бросила не глядя на это место какую–то денежную бумажку. В следующем лязгающем тамбуре открыла бутылку о какой–то угол, судорожно отпила сразу половину.
Вагоны один за другим продолжали ее разочаровывать. Сколько их там еще осталось, не сообразила же считать.
Белугина она увидела не в купе, а в коридоре. Узнала легко, несмотря на гражданскую одежку. Он удалялся в дальний конец вагона, помахивая пачкой сигарет.
Ну, и хорошо. Как будто ситуация специально подстраивается под ее нужды. Разговор без лишних глаз. Чисто мужской разговор.
Но, минуя семейное купе Белугиных, она вдруг вцепилась в поручень и, качнувшись, плечом выбила железку с занавеской. Внутренность купе мощно притягивала ее любопытство. Она смотрела туда, настолько неотрывно, что даже не могла никак вставить на место железку. Так и бросила. Встала в дверном проеме, кажется улыбаясь.
— Здравствуйте.
Они были вдвоем.
Мальчик лет восьми, коротко стриженный, с круглым, растерянным лицом, во рту виднелась проволока для выравнивания зубов. Руки он как отличник держал на коленях, как будто готовый, сколько надо ждать, когда с зубами все будет в порядке.
А главное — рядом, у столика сидела его мамочка. Маленькая, худая, руки у нее по локоть были в домашней матерчатой сумке, отчего в позе было много покорности. Сказать некрасивая, это подарить комплиментом. Неопределенного цвета небольшие глаза, на щеках проступившие сеточки мелких сосудов, пегие волосы насильственно зачесаны назад, и там скручены в тощий пучок. Губы большого, лягушачьего рта всегда наготове расплыться в виноватой улыбке.
— Здравствуйте, где тут свободное место?
