Труднее всего было с «Искусством», единственное чего удалось добиться, это раскола в коллективе, что, как известно, парализует его работу на внешних фронтах.
В «Музыку» даже не совалась. Нет, там было несколько ее страстных соратников по Свиридову, но для большинства тамошних «манов», гениальный русский мелодист являлся пугалом. Ничего, увидев сплоченные ряды вокруг себя, запоют покорный хепибездей нашему генералу.
На следующий день Лариса явилась на работу в отличном состоянии. Все в этот день складывалось замечательно. Во–первых, у них сегодня впервые с Сашей не было утреннего секса, как у нормальных супругов, жадный любовнический азарт, использование всякой более менее подходящей возможности, все это уходило в прошлое. Просто повалялись в постели и позавтракали неторопливо и обстоятельно. Мамочкина кухонная выучка работала на укрепление союза. Белугин был как всегда молчалив, даже зарылся на время глазами в газету. Лариса решила до осуществления «акции» не прессовать его по главному направлению: развод–женитьба. Не спрашивала даже, как он объясняет семье свое уже шестидневное отсутствие на территории законного брака. Не хочет говорить? Пусть. Слова в его жизни значат не так уж много. Добиваться будем дел. А после «акции» не делать их будет ему ох тяжеленько.
Так, между прочим, уже уходя, Лариса объявила Белугину, что «все придумала». «Что?». Объяснила в двух словах и самых общих чертах. Улыбнулась, глядя, как генерал нервно запахивает халат. Пусть поразмышляет на досуге.
Но стоило ей сесть в рабочее кресло, как все тут же рванулись портить ей настроение.
Первым оказался дядя Ли.
— Ты опять об этом?! Ему же еще почти полгода.
— Ты обсчиталась. Уже бомбардируют повестками.
Как не вовремя!
— Дядя Ли, если бы знал, какой у меня сейчас замот по делам. Сотни людей зависят…
— Какие люди, Лара, это твой сын!
— Но армия тоже наша!
Он бросил трубку.
Тут же эта Сашенька со своей улыбочкой.
— Лариса Николаевна, вас к Михаилу Михайловичу.
— Сейчас.
Набрала номер Гапы. Приятный офицерский голос поинтересовался, зачем беспокоят товарища Агапееву. Везет же людям, офицер в секретарях!
— Кто, кто? Я запишу ваш телефон, она с вами свяжется.
Испуганное личико Саши в дверях.
— Михаил Михайлович…
— Да, иду я, иду!
Набрала номер старика.
— Дядя Ли, а может Егор хочет служить в армии, я с ним прямо так вот не говорила на эту тему.
Бросил трубку. Нет, так это оставлять нельзя! Опять набрала номер. Секретарша подняла брови и вышла.
— Слушай, что ты как я не знаю! Знаешь, что, пусть он сам меня попросит, он же не немой, просто молчаливый. Пусть соберется на пару слов. Сам. Усек?! Придет сюда и скажет — мама помоги! Помогу! Клянусь тебе — обязательно помогу!
— Да, как ты не можешь понять, он не может, он…
— Все! Это мое последнее слово!
Бросилась к двери, но телефон зазвонил вновь. Сейчас отбреем назойливого дедушку. Тоже мне отроки с тонкими душами, попросить мать просто по людски, по человечески для них это видите ли западло!
— Послушай, дядя Ли… а-а, Гапочка, извини, перезвоню. Уедешь? Дело в том, что Егор получил повестку. Да, да, я вдруг надумала, что ему там не место. — У Ларисы сделалось каменное выражение лица. Она закрыла глаза, сдерживая гнев.
— Да, Гапочка, да, я столько талдычила, что долг настоящего мужчины — защищать родину. Именно так. Да, Егорка не настоящий мужчина, признаю. В чем тебе еще признаться?! Так и скажи, что не хочешь помочь. Ах, хочешь. Да, ты моя лучшая подруга, и ты хочешь помочь.
Ларисы слегка приоткрыла рот, можно было подумать, что она оскаливается.
— Ты все–таки понимаешь, это дело святое, и ради меня, ты готова, как лучшая подруга. Какой военкомат? Извини, пока не знаю. Но все узнаю. И быстро. На днях. Завтра. Даже сегодня. Ну, все, ты уже бежишь? Перезвоню.
Когда она вошла в кабинет шефа, он стоял отвернувшись к окну, засунув руки в карманы штанов. Выпяченые огромные губы было не видно, но Лариса убыла уверена — выпячены. Ой, как страшно!
— По вашему приказанию…
— Лариса Николаевна!!!
— Слушаю вас, Михаил Михайлович.
Он обернулся медленно, как будто был не морским пехотинцем, а целым морским кораблем. Несколько секунд молчал, примериваясь к тону, в котором следовало бы провести беседу.
