Лариса победно огляделась. И справа, и слева тоже хватало знакомых. Вон тебе и известный писатель Порханов, и Сергей Иванович, душка–гад, добрый вредитель, оба вежливейше раскланиваются. Видели, с кем она пришла. Там дальше еще какая–то депутатская мелкота.
В конце выступления виновник презентации с особой благодарностью отнесся в адрес Белугина, назвав его проникновенно по имени отчеству. Подразумевалось, что без Белугина такая существенная книга могла и не появится на свет. Генерал сделал такое движение плечами, которое расшифровывалось как: да, пустяки, общее дело делаем.
Выступило еще несколько человек. Речи их были и обтекаемы и многозначительны. Лариса поняла так, что за словами подразумеваются настолько судьбоносные моменты и детали положения в отечественной политике, что суета конкретных имен, дат, цифр, просто неуместна.
Когда было предложено задавать вопросы из публики, то вопросы оказались по своей солидности почти равны выступлениям. Никаких журналистских подколок–подковырок. Сидящие в зале также понимали, о насколько важных вещах идет речь.
В мнении, что нечто важнейшее должно произойти в ближайшее время, сходились абсолютно все. И это важнейшее всеми явно подразумевалось, как какая–то новая судьба для страны. Верхи дозрели до понимания своей полной беспомощности и ничтожности, низы примут любое изменение как благо. Верхи трясутся, трясины народных пространств тускло стонут, и разрешить все может только энергичный, ответственный, бестрепетный патриотический инструмент.
Кажется, расхождение было лишь в оценке сроков, темпов и тому подобного.
Лариса взволновано томилась в ожидании моменты, когда можно будет разведать детали.
Во время последовавшего фуршета это сделать было невозможно. Белугин был все время в центре внимания. Депутаты и переодетые военные торопились с ним чокнуться и перекинуться парой слов. И в машине по дороге к ларисиной квартире он отмалчивался, улыбаясь в ответ на восторженно укоризненные наскоки спутницы. И даже в голом виде не стал доступнее.
На все у него был один ответ — пока еще не о чем говорить, пока еще рано говорить и т. д.
Само собой разумеется, такая скромность действует подобно бензину на костер женского воображения.
— Так вы готовы взять власть?
В ответ только вздох и ироническая улыбка.
— А в войсках у вас есть серьезная опора?
Смущенное покашливание.
— А в ФСБ тоже свои люди?
В общем, допрос прекращался печатным поцелуем в говорящие губы.
— Нет, ты все–таки скажи…
И так далее.
В конце концов, Лариса сообразила — не идиотка — что ворота на секретную территорию прямолинейным напором любопытства не распахнешь. Наоборот, можно только раздражить человека, он и так приоткрыл для нее немало.
— Ладно, не злись. У меня ведь не бабское любопытство. Я дочь офицера…
— Ты любишь военные фильмы, и в детстве мечтала, чтобы Чапаев доплыл, а не утонул.
— Разве я тебе об этом говорила?
— Да. Еще, когда вы с Порхановым приезжали навещать какого–то мальчонку в дивизии…
— А-а.
— Я еще тогда запомнил, мне еще тогда понравилось. Я тоже болел за Чапаева. Когда был маленький. В кино в деревне.
Лариса легла на спину закрыла глаза.
— Да, это не оригинально. Я читала где–то, что многие дети… И плевать, что не оригинально. И плевать, что ты не оригинальный, не артистичный.
— Да, я не артистичный. — Белугин поправил козырек фуражки на носу.
— Не обижайся.
Да, можно сказать, что товарищ Конева была практически счастлива. Были только два подводных камня в чистом потоке, по которому рулила ее любовная лодка.
Первый — семейная крепость генерала.
Ее она надеялась взять с помощью союзницы.
Агапеева охотно дала всю секретную, и не очень, информацию на этот счет. Конечно, женат, двое детей. Старший сын только что комиссован, и теперь осваивает свою автомастерскую. Второй сын второклассник, и ничего больше о нем не скажешь.
Жена, стареющая, пообтрепанная, недоумственная оголтелая наседка. Супругов уже давно ничего не связывает, кроме имущества и детей. Никаких постельных отношений, уже ряд лет. Лариса охотно верила, почему–то в такие вещи женщинам верится очень легко. Впрочем, генерал давал основания для этого легковерья, на ларисиных простынях он был голоден как курсант.
