— Никуда вы не пойдете! — с неожиданной твердостью остановил ее Лев Минеевич. — Оставайтесь на своем посту! Этот товарищ — он небрежно кивнул на Люсина — из милиции.
— А мне плевать! — Она глубоко вдохнула воздух, словно и впрямь собиралась плюнуть как можно дальше. — Мне за это зарплату не прибавят, — добавила она, печально выдохнув. — У меня у самой, может, мальчик больной… — Она вдруг зашмыгала носом. — Ножки у него не ходят, так и то посидеть с ним некогда… Работаю, как медведь.
Лев Минеевич беспомощно развел руками и умоляюще посмотрел на Люсина.
— Не расстраивайтесь, мамаша. — Люсин осторожно погладил ее по спине. — Надо ведь подежурить, раз такой критический случай. А насчет денег не беспокойтесь — это мы сделаем!
— Так я их терпеть не могу, кошек этих! — сказала она, усаживаясь.
— Я тоже, — сказал Люсин, наклоняясь над Саскией.
Бедняга скончался, видимо, под утро, а может, и ночью. Глаза его помутнели, и внутренний свет их погас. Они казались огромными, эти расширенные внезапной смертью глаза.
Люсин уже знал от врача все подробности утреннего переполоха. Но сейчас, рассматривая Саскию, он усомнился в правильности диагноза.
«Старуха могла, в конце концов, отравиться и колбасой. Кошка доела остатки и околела. Так хоть концы с концами сходятся… А то чего вдруг, спрашивается, она подохла? Не от испуга же…»
— Где у нее холодильник? — спросил он.
— Вы хотите положить его в холодильник? — ужаснулся Лев Минеевич.
— Нет, — поморщился Люсин. — Я хочу узнать, нет ли в холодильнике остатков колбасы.
— У нее нет холодильника. — Он указал глазами на софу, где лежала неподвижная и безмолвная Вера Фабиановна. — Все остатки — на столе. Я знал, что они вам понадобятся… — Он гордо взглянул на сиделку. — И велел все сберечь, как есть.
— Боюсь, что эта колбаса слишком долго пролежала в тепле, — вздохнул Люсин. — Но анализ мы на всякий случай все же сделаем… А где остальные кошки? — Благодаря Льву Минеевичу он был уже прекрасно осведомлен о комнате и ее обитателях.
— Шляются туда-сюда! — встряла в разговор сиделка.
— Кис-кис-кис! — позвал Лев Минеевич, приманивая кого-то невидимого согнутым указательным пальцем.
На зов явилась только шелковистая черная кошка с янтарно-зелеными глазами. Она бесшумно спрыгнула откуда-то сверху и прогнулась вся, вытянув вперед лапы. Царапнула пол и, спрятав когти, потерлась вдруг мордой о ногу Люсина. Но тут же отпрыгнула в сторону, зашипела на мертвого Саскию и полезла под софу.
— Похоже на то, что разбежались кошечки, — заметил Люсин.
— Да, — согласился Лев Минеевич. — Я лично только Леонида сегодня видел.
— А вы, случайно, не знаете, как реагируют кошки на смерть своих товарищей?
«Фу ты, как глупо сказано! И все ведь знать надо, черт его дери!»
— Не знаю, — вздохнул Лев Минеевич. — Наверное, они печалятся.
«Держите меня, ребята, или я сейчас что-то над собой сделаю, как говорил мой кореш Жора Васильков… Что-то неладно с этой кошкой. Тут, пожалуй, не в колбасе дело. Вроде ее удушили. Жаль, неизвестно, кого принимала вчера старуха. Он и ее мог удушить. По пьянке… — Люсин покосился на бутылку. — Нет, мало слишком, капля одна… Хоть и есть такие, что кошек по пьяной лавочке душат или в собак стреляют, но им для этого побольше надо, что-то в районе кило…»
Он осторожно взялся двумя пальцами за кончик мохнатого уха и приподнял кошачью голову.
«Явно задушена кошка. Зверски задушена. Словно кто-то полотенце вокруг нее затянул».
Он разжал пальцы и брезгливо потер их, словно стирал прилипший к ним смертный холод.
«И чего это я сразу за кошку принялся? Ах да, сиделка подсуропила, хотя, конечно, спасибо ей: может пригодиться».
— Где этот ларец стоял? — спросил он, выпрямляясь.
— Вон там. — Лев Минеевич кивнул на свернутый гобелен. — Он был этим покрыт, а сверху обычно лежали кошки.
На полу явно различался темный и пыльный прямоугольник.
— Такой большой? — спросил Люсин.
Лев Минеевич кивнул.
— Разве это ларец? Это целый ларь! Сундук, можно сказать.
— Так он везде называется, — вздохнул Лев Минеевич. — Ларец Марии Медичи.
— Где же это везде?
— Во всех антикварных каталогах мира.
