Тишина сгущалась и звенела. Наконец длинная молонья, словно комета с хвостом, разорвала облака. Загрохотало. Емелька что-то нашептывал себе под нос и истово крестился. Ах, была бы с нею Катя, вместо этого рябого увальня, с ручищами как оглобли! Даже и буря показалась бы веселей.
Ни капли воды не пролилось еще на землю, но деревья заходили ходуном, и тяжелый плащ Нелли наполнился стремительным ветром, словно парус. Она еле устояла на ногах. Хрустнуло, к ногам упала первая ветка, белесо посверкивая в темноте свежим сломом.
— Эх, ты!!
Молодой дубок, шагах в тридцати, словно ожил и начал вылезать из земли, вырывая корни, словно ноги. Нелли глядела на него как завороженная: ей казалось отчего-то, что в жизни не видала она зрелища более захватывающего и прекрасного, чем эта осенняя буря на дороге.
Необычайно красивы показались ей также заросли барбариса, усыпанные коралловыми бусинами продолговатых ягод.
Самый треск доносился из сосновой рощицы по другую сторону дороги.
— Скачет кто-то! Вот полоумные, кто ж в такое ненастье соображения лишился! — изумился Емелька, прислушиваясь.
Топот приближался, слышный даже сквозь ненастье. Уж можно было различить вдали силуэты всадников, пригнувшиеся к гривам лошадей. Еще немного, и Нелли удивилась — лошади показались ей слишком уж невысоки. Это были лошади, а не пони, но какие странные! Толстоногие, с очень лохматыми и длинными гривами, что так и плясали на ветру. Нарочно, что ли, эта компания подбирала себе одинаковых лошадей? Всадники приближались. Головной из них поднял лицо от конской шеи.
— В седло! — выкликнула Нелли, суя носок в стремя. Нард даже не взбрыкнул, казалось, понявши ее мысль.
— Да ты, сударик, белены объелся?! — завопил Емелька.
— Говорю, в седло!
Увы! Догадка Нелли оказалась верна: человек с лицом ящерицы успел ее заметить и даже узнать: он кричал что-то, обернувшись, своим спутникам и указывал рукой в сторону ясеня.
Ах, кабы буря не ломала деревьев! Тогда бы скакать им лесами по бездорожью, вить в лесу так легко затаиться! Но сейчас в лес нельзя никак — эдак можно и лошадей покалечить! Оставалось одно — мчать по дороге вперед погони, чтоб в ближней яме ославить догонявших разбойниками.
Еще не успев додумать этих мыслей, Нелли взлетела уже на тракт. Наконец хлынул ливень — сперва сплошной стеной, через которую ничего
нельзя было расслышать и разглядеть, затем хлесткими струями.
Теперь Нелли видела, что расстояние между ними и преследователями чуть-чуть, да увеличилось. Так-то, ящерицы! Куда вам противу таких коней на своих коротконожках!
— Слышь, барин! Я вить с тобой от погони утекать не подряжался!
— Дурья башка, не видишь, это ж грабители! Хотят хороших лошадей отобрать!
— Эвона что! Так лошади-то твои, не мои!
— Не трусь ты, оторвемся, лишь бы до места доскакать!
— Далече будет!
— Делать нечего!
Нелли трудно было кричать, скачка отнимала все дыхание. Ей казалось уже, что мокрая тьма доносит свистяще-шипящую речь слуг Венедиктова. Бревна под копытами вдруг кончились: верно мужики растащили для своих нужд. Копыта начали месить грязь: расстояние сократилось.
Ничего, только не бояться! Топкий участок кончится, но и врагам его по воздуху не перелететь. Это только сейчас так страшно от их приближения!
— Э, нет, сударик! Коли им лошади нужны, так пускай берут, а с меня взятки гладки! — Емелька на скаку соскочил с седла и, кувырнувшись через голову, скатился в канаву.
— Ах, ты!..
Рох, вскинув голову, тревожно заржал, остановясь посреди дороги.
Нелли в отчаяньи закусила губы. Она успеет оторваться, если помчит дальше одна. Но Рох! Как бросить Роха?! Как посмотрит она в глаза Катьке? Нет, ни за что на свете!
Ах, лошади, до чего ж вы благородны и чутки и вместе с тем до чего вы глупы! Разве собака осталась бы эдак стоять посреди дороги? Небось сама бы помчалась за хозяином, безо всякой веревки!
Плача от досады, Нелли соскочила с Нарда и, увязая сапогами, побежала к Роху. Быть может, она еще успеет накинуть его повод на заднюю луку своего седла? Шипящие крики доносились до нее уже не в воображении.
Шпага, скользнувшая в ее руку, казалась под ливнем искривленной в нескольких местах, словно молонья.
