— Отче… — позвала она отца Модеста, все еще державшего Венедиктова под неподвижным прицелом.
Но окаянный Пафнутий опередил Нелли: вскакивая, он на ходу цепко ухватил девочку под микитки и метнулся с нею вместе, видно сдуру, в самый дальний угол комнаты.
— Пусти, ты, крыса!
Нелли принялась со всех сил рваться и лягать Панкратова каблуками. Тот подпрыгивал, но хватки не разжимал.
— Немедля выпусти дитя, негодяй! — гневно крикнул Роскоф.
В то же мгновение Венедиктов сдвинул на столе бронзового сатира, и обитая гобеленом панель рядом с Панкратовым отодвинулась. Повеяло затхлой чернотою.
— Стойте все! — Венедиктов высоко поднял белую, безукоризненной формы руку. — Ты проиграл, жрец! Мой слуга уволочет девчонку в такое место, где уж ее тебе наверное не достать. И стена за ним закроется прежде, чем вы успеете обогнуть сей обширный и неудобный стол. Изнутри там металлический засов. Покуда вы его выломаете, они уж будут далеко. Не сыщешь! Меня тебе в плен не взять, ты знаешь, что вам самим лишь бы унести ноги. Единственно, коли ты так хорошо стреляешь…
Нелли, продолжая пихаться и брыкаться, увидела, как побелело лицо отца Модеста. Аж губы посинели, словно он потерял всю кровь. Как… как Псойка. Но чего он так испугался?!
— Да стреляйте же, отче, в меня не попадете! — Нелли чувствовала, как Панкратов всем телом подался к лазу, право, точно крыса к норе.
— Да, слуга мой человек, — Венедиктов странно облизнул губы. — Но коли ты не убьешь его сейчас, девчонки тебе вовек больше не видать. Ну а убьешь, сам знаешь, не превращать тебе больше вино в кровь! Да не пробуй слегка ранить, знаю я твою повадку! Так он вить и раненый ускользнет с девчонкою, щель-то рядом!
Черные глаза отца Модеста горели на белом лице, словно оно превратилось в нецветной рисунок тушью. Дуло его пистолета потихоньку начало переползать с Венедиктова на Пафнутия.
— Тебе может еще повезти, — с расстановкою рассуждал Венедиктов, издеваясь. — Ну как человечишка выживет? Попробуй метнуть карту!
Дуло пистолета переместилось.
Нелли рванулась вновь, но тут прогремел выстрел.
Безграничное изумление в лице отца Модеста успела заметить Нелли, прежде чем рухнула на пол вместе со взвизгнувшим Панкратовым.
Зазвенели шпаги, в комнате шумели и топали, а Пафнутий, упавший сверху на Нелли, завывал, прижимая руки к груди. Противные брызги летели прямо в лицо, но Нелли понемногу выдиралась из-под придавившего ее раненого.
— А сие неплохо! — весело кричал где-то рядом Роскоф. — Давненько я не упражнялся с таким противником!
— Ой, лишенько, ой, насмерть поубивал! — причитал над ухом Панкратов. Поднявшись, Нелли увидела, что Роскоф бьется с кинувшимся на него
Венедиктовым, пытающемся прорваться к дверям. До чихоты пахло порохом. Позади отца Модеста стояла Катя, и пистолет в ее руках дымился.
— Пропустите его, Филипп! — крикнул священник. — Вы слабы после раны, а шпага Ваша его не сразит! Пусть уходит покуда, слышите?!
Роскоф повиновался с большой неохотою.
Венедиктов выскользнул в дверь. В комнатах остался только истекающий кровью Панкратов.
— Ой, лишеньки, беда-горюшко, — безостановочно бормотал он.
— Выживет, пожалуй, — с сожалением предположила Катя. — Больно уж жиловатый.
— Но вить он найдет какую подмогу либо оружие в доме! — воскликнул Роскоф, обращаясь к отцу Модесту.
— Пусть его находит, — отец Модест, ухвативши вычурный табурет на тонких ножках, забил его меж косяком и ручкою двери. — Веревка при Вас, Филипп?
— Не лучше ль воспользоваться ходом?
— Ты чего, барин, с дуба упал, он, может, в двух верстах от лошадей! — гневно воскликнула Катя.
— Бог знает, куда он ведет, — отец Модест легко улыбнулся.
Откуда-то промеж пуговиц на животе камзола Роскофа заскользила толстая веревка. Ровно паутинка из паука — Нелли фыркнула.
Отец Модест, не дожидаясь, покуда вервие появится целиком, ухватил конец и принялся прилаживать его к козлобородой горгуле, украшавшей оконную раму.
Катя дернула створки: снежный буран ворвался внутрь, словно неся в себе что-то чистое и живое. Белоснежные звезды крупных снежинок вмиг легли на толстые ковры и парчовые драпировки.
