— Да зачем искать? Мало ль на мне было этой дряни? — Катя сверкнула зубами в улыбке. — Вот все это и сложим.
— Но погодите, святой отец, — вмешался Роскоф. — Кого ж Вы хотите провести фальшивыми побрякушками? Неужто слуг этого самого Венедиктова? Не похож он на простеца.
— Друзья мои, план мой прост, — отец Модест остановил Роскофа предупреждающим жестом руки. — Нам надлежит разделиться. Кто-то открытым образом поселится в гостинице вместе с подложными драгоценностями. Дальше надобно лишь держать ухо востро и вовремя оставить их без присмотра. Уверяю вас, никто не станет, воруя, брать с собою лупу. Довольно беглого взгляда, дабы удостовериться, что перед тобою именно украшения, особенно ежели нет оснований ждать подвоху. Хватаешь да бежишь со всех ног, а уж разбираешься после. Такова манера татя. Мы же пустимся тайно следом за ворами, и они приведут нас к Венедиктову, а следовательно, и к Нелли.
— Не могу не одобрить сего плана действий, — воскликнул Роскоф. — Но единственной ли будет эта попытка сыскать Нелли?
— Не единственная, Филипп. Я на несколько часов оставлю вас всех, дабы снестися с людьми, что также помогут ее искать. Однако ловля на манка представляется мне самым быстрым способом.
— Тут Вы правы.
— А куда ж девать настоящие-то каменья? — вмешалась Параша.
— Так их возьмут те, кто останется здесь, в укрытии. Один из нас, мужчин, станет охранять их, другой же — гоняться за Венедиктовым. Думаю, последним буду я, а с собою мне следует взять Катерину, от нее, в виде мальчишеском, больше толку.
— Как и когда объединимся мы?
— Обсудим после, сейчас я должен идти.
Но прежде чем священник покинул дом, Катя сбегала в бакалейную лавку за деревянной коробкою из-под корицы, в которую они с Парашей, хохоча, уложили цыганские безделки. Настоящие же каменья, небрежно завернутые в кусок холстины, поместились в дорожной сумке Роскофа.
— Расскажи, как ты добиралася досюда одна? — спросила Параша, когда Роскоф, взявши шпагу, ушел от делать нечего упражняться во двор. — Было ль чего занятное по дороге?
— Да почти что не было, — Катя поежилась: в плохо протопленном дому казалось свежо.
— Ой, врешь, девка!
— Ну вру, экая невидаль. Не разобралась я еще с делом одним, разберуся, так и расскажу. — Катя принялась растирать ладонями ногу — под грубыми чулками пошла гусиная кожа.
— Э, да не Иродиада ли к тебе прилипла? — Параша легонько коснулась пальцами виска подруги. Катя дернула головой: прохладное прикосновение обожгло ее, словно кусочками льда.
— Вот докука-то, у меня с собою двенадцатитравного-то кошеля моего нету! — почти простонала Параша. — Не могла ж я его в обитель брать в барышнином-то обличьи! Укутайся вот, щас печь подтоплю.
Под Парашиным овчинным полушубком сделалось полегче.
— Да ты не прыгай, вроде отогрелась, — попыталась Катя остановить Парашу, изо всех сил ворошившую угли. Пожалуй, от озноба осталось теперь только странное покалыванье во лбу промеж бровей. Даже неприятным оно не было, словно маленькие иголочки еле-еле задевали кожу.
— Больно ты понимаешь, — проворчала Параша, не прерываясь. — Вон как глаза-то сверкают, и щеки будто свеклой намазалась.
Со двора доносились мерное притопыванье и посвист рассекающей воздух стали.
— Парашка, что там? — вдруг тревожно спросила Катя, указывая рукой.
— Как чего? Барин Росков сабелькой махается, — Параша с испугой вглядывалась в мгновенно осунувшееся лицо подруги, словно силясь что-то понять.
Катя уже не обращала на нее вниманья, с мучительным усилием прислушиваясь к шуму на дворе. Других звуков для нее, казалось, не существовало.
— Худо мне… — зашептала она. — Кто-то ищет не найдет, ищет, нашел… Тело белое железо холодное тянет. Холод тепла ищет, враз найдет…
— Ох, Господи!! — Параша, всплеснув руками, кинулась в сени, спеша, плечом толкнула дверь: — Саблю брось!! Филипп Антоныч, слышь, швыряй саблю подале!!
— Что с тобою, девочка? — Роскоф в недоумении обернулся со шпагой в руке. Был он в рубахе без жилета, но, казалось, не ощущал позднего ноября, разгоряченный движением. Здоровый румянец заливал его лицо.
