Лампёшка лежит, уставившись в темноту широко раскрытыми глазами. Мисс Амалия постелила ей на диване и, туго подоткнув со всех сторон накрахмаленные простыни, потушила свет и сказала: «А теперь спи спокойно». Но Лампёшка не спит.
В комнате пахнет чем-то ужасно чистым — хозяйственным мылом, что ли? И почти пусто: только стол и стулья с прямыми спинками, шкаф, на стене распятие, в углу большие часы, которые ужасно громко тикают — всю долгую бессонную ночь.
Лампёшка выпрастывает из-под крахмальной простыни руку, хочет прижать её к щеке, но кладёт на подушку: больно. Языком она то и дело трогает чувствительное место на внутренней стороне щеки, ощущая вкус крови. А перед глазами у неё стоит отец. Она вспоминает, как он на неё смотрел, что сказал и что потом сделал. Поговорить бы с ним! Послушать бы его дыхание! Или хотя бы храп. Ведь завтра она уже будет дома?
Дома, где не осталось мебели. Неужели они всё забрали?
Ах, не страшно, сидеть можно и на ящиках, а есть — с дощечек, она поищет на пляже. Когда вернётся домой и всё будет как прежде. Когда скажет папе правильные слова и он перестанет на неё сердиться. Когда придумает, какие слова — правильные.
В другой руке под простынёй Лампёшка сжимает осколок.
— Мама, я не знаю, как всё исправить.
— Тс-с-с! Спи, милая. Завтра — новый день.
В темноте раздаётся шорох, и Лампёшке на ноги прыгает кто-то тяжёлый. Кот мягко ступает прямо по телу девочки, ложится и прижимается носом к её здоровой щеке. К счастью, мылом от него не пахнет, пахнет просто котом. Урча, он устраивается поудобнее, и она чувствует щекой его тепло и мягкую шёрстку — всю долгую бессонную ночь.
Мама была права: наутро наступает новый день.
— Когда мне можно домой?
Лампёшка сидит за обеденным столом, перед ней на тарелке — маленькие квадратные бутерброды. Аппетита у неё нет.
— Домой? — Поверх чашки с чаем мисс Амалия бросает взгляд на Лампёшку и её распухшую щёку и качает головой. — Хорошо, что ты наконец оттуда вырвалась.
Девочка пытается прикрыть щёку ладонью.
— Но когда мне можно…
— У меня назначен приём в мэрии, чтобы это обсудить.
— Что обсудить?
— Что нам с тобой делать. Куда тебя лучше всего пристроить.
— Я домой хочу.
— Будут учтены интересы всех причастных. В первую очередь твои, разумеется.
— Я домой хочу.
— Ребёнок не всегда хочет того, что для него лучше, — говорит мисс Амалия, аккуратно надкусывая квадратный бутерброд.
Как только учительница уходит, Лампёшка подбегает к зеркалу в ванной и рассматривает себя. Синяк, конечно. Уже слегка позеленел по краям, а посередине щека красная и опухшая. Ну и хорошо. Хорошо, что она не дома. Что папе не приходится это видеть.
— Я очень зла на твоего отца, — раздаётся у неё в голове мамин голос.
— Да, но, мама, — возражает Лампёшка, — он не хотел.
— Ах, не хотел?!
— И ему наверняка стыдно.
— Надеюсь, он обливается слезами от стыда, — сердито говорит мама. — Бедная моя девочка! Бедная твоя щека!
Под ногами крутится кот. Лампёшка сажает его к себе на колени и гладит, гладит всё утро, гладит так, что его тёплая шерсть потрескивает.
Мисс Амалия возвращается в приподнятом настроении. Она принесла письмо, которое всё разъяснит. Учительница раскрывает листок бумаги и кладёт его на стол перед девочкой:
— Вот, посмотри. Всё отлично устроилось.
Она снимает шляпку и уходит с ней в прихожую.
Лампёшка сидит, уставившись на белый лист с чёрными буквами, и наглаживает кота у себя на коленях. Немного погодя чайник на кухне начинает петь, и вскоре мисс Амалия входит в комнату с чайным подносом.
— Ну, детка, что скажешь?
— Когда мне можно домой?
Учительница ставит поднос на стол.
— Там же всё написано.
Лампёшка чувствует, что краснеет. Она наглаживает кота ещё сильнее и упирается взглядом в стол.
— Ах, да! — спохватывается мисс Амалия. — Ну конечно, ты ведь совсем недолго в школу ходила… М-да, теперь уж ничего не поделаешь.
Она берёт письмо.
— Так и быть, прочту тебе.
Лампёшка хочет слушать, но не может. Она думает обо всём подряд: о сегодняшнем дне, о прошлом, о тех двух неделях в классе, в тесном душном кабинете, много лет назад, где она тоже не понимала, что ей говорят, и только ужасно боялась. Как сейчас. Когда же её всё-таки отпустят домой?