– Зачем же ты отпустил ее с ним? – спросила Патриция еле слышно.
– Потому что он был моим братом и потому что они с Лилианой дружили! – ответил Раймонд, находясь вне себя от гнева. – Наверняка перед тем, как сесть за руль, Малькольм выпил. Ведь накануне ты в очередной раз отказалась вернуть ему детей!
Его слова не вполне соответствовали действительности.
– По-твоему, Малькольм был святым? – спросила Патриция, с трудом шевеля языком.
– Не святым! – ответил Раймонд резко. – А человеком, доведенным до отчаяния бессердечностью и эгоизмом жены.
Патриция чувствовала, что долго такого напряжения не выдержит. Сглотнув подступивший к горлу ком, она пожала плечами и пробормотала:
– Я постоянно говорила ему, что буду только рада, если он приедет и навестит детей… Они тоже его ждали…
– Думаешь, я поверю в это? – Голос Раймонда прогромыхал подобно раскату грома.
Патриция почувствовала приступ головокружения.
– Если ты считаешь меня настолько нечестной и непорядочной, зачем тогда собираешься на мне жениться? – спросила она, медленно откидываясь на спинку дивана.
– Хочу, чтобы ты сполна расплатилась за все страдания, которые причинила мне и моей семье.
– Что?
– Ты отняла у родителей Малькольма внуков. А у меня – брата, жену и ребенка!
– Ребенка? – Патриция замерла. Все, что происходило с ней, походило на какое-то наваждение, на бесконечный страшный сон.
– Да, ребенка! – выговорил Раймонд, яростно раздувая ноздри. – Лилиана находилась на четвертом месяце беременности. Уверен, у нас бы был мальчик!
– О нет, – произнесла Патриция на выдохе, отказываясь верить собственным ушам.
– Ты выйдешь за меня замуж и родишь мне сына, – угрожающе спокойно и медленно сказал Раймонд.
– Нет…
Перед глазами Патриции замелькали черно-желтые пятна. Она чувствовала, что ее сознание куда-то уплывает.
Последним, что уловил ее слух, было грозное «да». Потом все вокруг потемнело.
– Дорогая моя, вернись ко мне! – послышался откуда-то издалека ласковый голос Раймонда.
Патриция ощутила что-то прохладное и приятное на своем лице и на шее и с трудом приподняла отяжелевшие веки. Она лежала на бордовом кожаном диване в кабинете Раймонда. Сам же он сидел с ней рядом и заботливо протирал ее лицо и шею куском мягкой материи, смоченной холодной водой.
Патриция уставилась на него в удивлении. Ее голова была тяжелой, как после большого количества выпитого шампанского.
Но ведь я не пила шампанского, подумала она. Или пила? Нет… Это было легкое вино… И то лишь полбокала… Остальное пролилось на ковер.
Воспоминания о том, что произошло с ней в кабинете, стали одно за другим всплывать в памяти. Патриция напряглась и убрала руку Раймонда со своего лица.
– Ты обвинил меня в убийстве твоей жены и ребенка.
Раймонд положил тряпку на стол.
– Обвиняй тебя, не обвиняй – ничего уже не исправишь, – сказал он, вздыхая. – Справедливость восторжествует, когда ты станешь моей женой и забеременеешь от меня.
Патриция стиснула зубы и подалась вперед. Раймонд с готовностью и неожиданной заботой помог ей сесть.
Теперь их лица находились так близко друг от друга, что Патриция смутилась. И тут же отодвинулась и прижалась спиной к высокому подлокотнику дивана. Она ощущала себя засаженным в клетку зверьком и отчаянно пыталась высвободиться из плена.
– Я не собираюсь выходить за тебя замуж, запомни это. У меня нет ни малейшего желания становиться племенной кобылой.
Раймонд улыбнулся и убрал за ухо Патриции сбившуюся ей на щеку прядь каштановых волос.
Она резко отодвинула его руку.
– Разве я сказал, что хочу сделать тебя племенной кобылой? – произнес он соблазнительным полушепотом. – Я мечтаю о детях, и ты подаришь мне их.
Его голос звучал очень ласково и мягко, но в нем чувствовалось столько оскорбительной уверенности, что Патриции захотелось ударить его. Но на это у нее не хватило бы сил, поскольку ее голова опять пошла кругом.
– Не дождешься, – пробормотала она.
– В любом случае у тебя нет выбора, – спокойно ответил Раймонд, напоминая ей об угрозах, которые выдвигал до того, как она потеряла сознание.
Сердце Патриции сжалось от беспомощности. Ей было страшно и одиноко, но страстное желание бороться до конца придавало энергии.
