Однако в этот вечер, выпив виски и попросив Поля налить ему еще, он перестал принимать участие в разговоре. Его гости оживленно болтали, но Поль посматривал на молчащего Хамфри, а потом спросил негромко:
— Что-нибудь случилось?
— Когда мы встретились на площади, я шел к леди Эшбрук.
— И как она? Что-нибудь неприятное?
— Наверное, она это так и определила бы.
В обществе Поля Хамфри невольно тоже принимал его обычный тон — тон скрытой насмешки, но молодой человек был по-настоящему чуток и не принял бы отговорки, а сказать правду было даже облегчением.
— Господи! — Лицо Поля помрачнело. — Мы не могли бы как-нибудь помочь?
— А как?
— Может быть, имеет смысл к ней зайти?
— Что это даст? — Тем не менее Хамфри добавил: — Впрочем, попробуйте.
— Но, конечно, ей ведь за восемьдесят, — сказала Селия своим прозрачным, словно тающим голосом. — Возраст порядочный.
— Родилась в тысяча восемьсот девяносто четвертом году. — Память у Поля была электронная.
— Она, должно быть, танцевала на балах еще до первой мировой войны, — задумчиво продолжала Селия.
— Вы думаете, это может сейчас послужить ей утешением?
Хамфри задело такое безразличие, и тон его стал более жестким.
Но Селия говорила словно сама с собой:
— Очень неприятная смерть.
Снова заговорил Поль, найдя нейтральную почву:
— В какой-то мере это антикварная фигура.
— Для вас — пожалуй. — Хамфри чуть-чуть улыбнулся.
— Ну почему же для меня? Вы, наверное, слышали про нее с тех пор, как себя помните.
И вновь Хамфри впал в его тон:
— Не стану спорить. Иногда ее имя упоминалось.
— Много мужчин? — Отвлеченность Селии теперь исчезла.
— А что вы слышали?
— Ну, ведь она в какой-то мере принадлежит истории, правда?
— История, как вам известно, способна и ошибаться.
— Но ведь кто-то был, и не один?
— Да, конечно.
— Вы же сейчас не при исполнении служебных обязанностей, — сказал Поль, дружески глядя на него. — И вообще это все у вас позади, разве вы забыли? А с нами и подавно можно.
— Ну пожалуйста! — сказала Селия так же дружески.
— Только я ни за что не ручаюсь… — предупредил Хамфри. — Я знаю не так уж много и далеко не наверное. Твердо мне известно, что она бросила своего первого мужа — сбежала от него, как она это называла, — года через два после свадьбы. У них был один сын. Она была еще совсем девочкой. Но понять, что выходить за Макса не стоило, она все-таки могла бы — это она мне сама говорила. Она его ненавидела. Макс был последний подонок, сказала она. Мэдж иногда предпочитает простоту и выразительность речи.
Селия уже рассмеялась своим безудержным чувственным смехом.
— Ну а сын? — спросил Поль.
— Его она тоже ненавидела. И продолжает ненавидеть. Своего единственного ребенка.
— Прямо страсти королевских династий. Чересчур свирепо для обыкновенных людей вроде нас! — Поль наклонился к Селии, но тут же извинился, что перебил Хамфри.
— Это все, что мне приходилось слышать от самой Мэдж. Известно, что она снова вышла замуж, едва Макс с ней развелся. За Эшбрука. Все всегда говорили, что это была идиллия. Один из чудо-браков двадцатых годов. Созданы друг для друга, говорили все. Когда он внезапно умер, все говорили, что горе совсем ее подкосило. Возможно, я излишне подозрителен, но у меня есть кое-какие сомнения. А одно я совершенно случайно узнал наверное: пока публика умилялась идеальному браку, она была в связи, и в долгой связи, с Хэлом Хилмортоном. Отлично замаскированной, как и все похождения старого лиса. Вы его, наверное, не знали. Правда, он умер не так уж давно. Но вам было бы с ним интересно. А вы ему понравились бы, — сказал он Селии. Это был комплимент, но, подумал Хамфри, возможно, не такой уж далекий от истины.
Им было уютно сидеть в темноте и обсуждать леди Эшбрук поры ее расцвета. Ужас смертельной болезни отступил на задний план, рассеялся. Эмоциональный шок не мог длиться долго, хотя Хамфри и Поль были более устойчивы в своих чувствах, чем многие другие.
А как жила Мэдж после смерти второго мужа? А! Были и другие любовники — до самой старости. Во всяком случае, ему доводилось слышать легенды не о случайных связях, а о двух-трех романах, каждый из которых те или иные авторитеты с непоколебимым убеждением и в полном противоречии друг с другом объявляли великой любовью всей ее жизни. Это выражение, заметил Хамфри, на протяжении многих лет сопровождало Мэдж Эшбрук, хотя теперь оно давно уже вышло из употребления.
