Всю весну я лежал и читал эту толстую книгу, написанную великим Везалием. Ночью мне снились его рисунки.
Когда я наконец вышел из дома, я боялся встречаться с людьми, боялся, что они заговорят о Бу-Бу. Как вести себя с ними? Вдруг они начнут выражать соболезнования по поводу ее смерти или что-нибудь в этом роде? Ведь я знаю, что их слова неискренние, неужели я должен что-то отвечать им? Или начнут требовать денег? Бу-Бу никому не была должна ни единого су, но я был уверен, что многие захотят воспользоваться случаем. Может, сказать им, что она вовсе не умерла? Хотя бы потому, что я ничего не почувствовал после ее смерти? Поймут ли они меня?
Гупиль сам пришел ко мне. Он не смотрел мне в глаза, когда говорил о делах, поэтому я перестал слушать, что он говорит. Просто прислушивался к его голосу, как к любому постороннему звуку, будь то скрип проезжающей мимо телеги или шум моря по утрам. Но кое-что я все-таки уловил. Дело обстояло примерно так: завещания она не оставила. И по условиям договора, который он подписал с Бу-Бу, все ее дело и все состояние переходили теперь Гупилю. Он показал мне белый лист с подписью, но я не стал читать, лишь взглянул на него. Буквы больше не были похожи на буквы. Они наползали друг на друга. Лист представлял собой покрытую точками поверхность - узор, оставленный дождем на песке.
- Но я чувствую ответственность за тебя, Латур, и не собираюсь проявлять жестокость.
И он обещал не претендовать на имущество, которое находилось в доме. Я криво улыбнулся. После того как нас пытались убить, Бу-Бу не хранила дома ничего ценного, и Гупиль не хуже моего знал, что единственной дорогой вещью в доме был старый ларец, унаследованный ею от родителей.
Я стоял и смотрел вслед Гупилю, спускавшемуся по извилистой дорожке. На опушке леса он обернулся и взглянул на дом. Не думаю, чтобы он заметил меня, потому что он стоял долго и как будто что-то высматривал. Я вспомнил, как однажды он в наказание привязал меня к дереву в саду и что когда-то я чувствовал его власть над собой. Теперь, наблюдая за Гупилем, я вдруг понял, что его больше не существует.
Однажды я видел, как перед церковью Святой Екатерины пороли молодую служанку, которая украла что-то съестное, ее пороли так жестоко, что спина у нее превратилась в кровавое месиво. Она ужасно кричала. Я отвернулся, меня мутило, но зрелище взволновало меня.
Неужели мне хотелось бы так же кричать от боли? Наступило лето, и я снова стал наблюдать за бабочками. Поймал несколько красивых экземпляров и положил их в банку, чтобы они умерли. В лесу я наткнулся на месье Леопольда и попытался спрятаться от него, однако он успел заметить меня. Мне захотелось убежать, но он позвал меня, и я не смог скрыться. Остановился. Он подошел, положил руку мне на затылок, и я почувствовал его грубую ладонь на своих волосах. Он не сердился. Да и за что бы ему сердиться? Не знаю. Он погладил меня по голове. Спросил о бабочках. Мы пошли к его дому. Я не мог отвести глаз от пустого места на полке, где некогда стоял Цезарь, и от закрытой двери, ведущей в спальню. Украдкой я поглядел на месье Леопольда, неужели он не заметил отсутствия чайки? Я думал, что все должно измениться, но он был прежним.
Он помог мне каталогизировать бабочек и прикрепить их булавками к доскам. Однажды утром я нашел спящего на коре дерева адмирала. Крылья у него были сложены. Нижняя сторона крыльев и кора были одного цвета, я только случайно заметил его. Несколько минут я, не дыша, смотрел, как крылья бабочки сливаются с корой дерева. Это было так странно. Поймав бабочку, я решил не убивать ее. Месье Леопольд дал мне клетку для колибри. Я выпустил адмирала в клетку, и он порхал в ней на своих красивых крылышках. Я с восхищением наблюдал за бабочкой, которая постепенно привыкала к своему плену. Она устроилась на гнилом яблоке, лежавшем на дне клетки. Я наблюдал за ней. Мне показалось, что ее маленькие, с булавочную головку, глаза с мольбой смотрят на меня, словно она понимает, что я ее господин и повелитель.
Однажды вечером месье Леопольд, попивая кальвадос с сахаром, рассказал мне о проститутках Онфлёра и о Валери. Той некрасивой шлюхе, над которой я смеялся. Из-за которой так странно вел себя. Месье Леопольд долго описывал ее, строение ее тела, бедра, локти, пупок, скулы. Изгиб позвоночника. Говорил о подъеме стопы и сосках. О длине мышц, голени, сухожилиях. Он оживленно жестикулировал.
