Огнищанин Борич поворочался на лавке, что-то не спалось. Может, потому, что браги напился на ночь, может, и от лепешек несвежих, а только пучило живот, спасу нет! Где тут у хозяина отхожее место? На дворе аль к дому пристроено?
– Во дворе, батюшка, – показал разбуженный служка. – Во-он, за амбаром. Осторожней только ступай – скользко.
– Сам знаю…
Ворча, огнищанин вышел на двор. Серебристый месяц светился в небе, блеяли в хлеву овцы, за амбаром забрехал пес. Засмотревшись на месяц, Борич едва не завалился в снег – тропинка действительно оказалась скользкой. Выругавшись, он свернул за амбар. Сидевший на толстой цепи кобель – огромный, щетинистый, злой – встав на дыбы, зашелся лаем.
– Цыть! – убедившись, что пес до него не достанет, рявкнул Борич. Углядел в углу двора небольшое, прилепившееся к амбару строение, ринулся туда, приложив к животу руки. Уж так накатило! Еле успел спустить порты, присел блаженно… А когда собрался выйти, услыхал вдруг приглушенные голоса. Один – хозяйский. Вышел-таки Ермил Кобыла на улицу – интересно, зачем? Может, тоже по тем же делам? Наверное, спрашивает, чего кобель лает? Служка оправдывается… ага, заработал затрещину… Побежал куда-то… Скрипнули воротца… Снова послышались голоса. Вроде как торговались.
– Да что ты, батюшка Ермил, нешто за такую красу да всего одну ногату? Хоть бы две.
– Две родичи тебе подадут. Той девки, с которой ты эти подвески снял.
– Тьфу-ты, типун тебе на язык. Добавь хоть пару резан.
– Леший тебе добавит. Еще что-нибудь есть?
– Вот, пряслице…
– На шею себе надень вместо ярма! Мне-то оно на что сдалось? Кому я его продам-то? Ладно, подвески, но прясло? Что, больше совсем схитить нечего?
– Так весна ж, батько. Народу мало, а тот, что есть, пасется, ставни да воротца накрепко запирает.
– А ты б хотел, чтоб незапертыми оставляли? – Корчемщик засмеялся. Потом резко оборвал смех: – Знаешь такого парня – Овчара? Подумай… Две ногаты за все: за подвески, кольцо и пряслице.
– Да побойся… ладно, давай… Послышался звон.
– А Овчара сыщу, ежели надоть. Чего с ним сделать-то?
– После скажу, как сыщешь.
Смолкло все. Торопливые шаги заскрипели по снегу к воротам. Хлопнула дверь.
– Ага, Ермил Кобыла, – выходя из уборной, тихо прошептал Борич. – Значит, не брезгуешь краденым? Хорошо. – Он тихонько засмеялся и, осторожно пройдя по скользкой дорожке, заскрипел широкими ступеньками крыльца. Полускрытый тучами месяц все так же висел в темном ночном небе и, казалось, насмешливо щурился.
Утром Конхобар Ирландец встал рано, еще до восхода. Покричал слугу, потребовал бражки. Тот ломанулся в погреб, да перепутал спросонья, притащил вместо бражки квас. Тоже, конечно, хмельной, но не такой, как бражка. Жаль, вина не было – вино-то Конхобар еще в прошлый месяц все выпил, теперь уж до самого лета без вина, до появления первых гостей заморских. Ну и ладно. Бражка-то ягодная ничуть ведь вина не хуже! Лучше даже – забористей. Совсем одичал с тоски Конхобар Ирландец, скучно ему было… впрочем, не так скучно, как одиноко, вот и гнал от себя нехорошие мысли, топил тоску в вине да браге. Вроде ведь всего в жизни добился, раньше и не мечтал о таком. И все же – одиноко. Скучно. Так ведь и не заснул больше, промаялся до утра – на пару с хмельным квасом. Едва забрезжило, накинув на плечи плащ, вышел на крыльцо, оперся, пошатываясь, на резные перильца. Теплый ветер швырнул в лицо мелкую дождевую пыль, Ирландец с наслаждением вдохнул пропитанный влагой воздух.
– По здрову ли спалось, господине? – поднялся по ступенькам Найден. В чистом кафтанце, весь такой опрятный, причесанный. Конхобару даже стыдно стало своего внешнего вида – туника грязная, борода топорщится дыбом, волосы – патлы.
– Не велеть ли баньку истопить? – улыбнулся, глядя на него, парень. Словно ведь мысли читал, стервец!
Хотел было Ирландец послать его вместе с банькой куда подальше, а потом вдруг посмотрел вдаль, на синий лес, на затянутое разноцветными – бурыми, розовато-желтыми и даже синими – облаками небо, усмехнулся, закашлялся.
– Скажи, – кивнул. – Пускай топят. Забегали, засуетились по двору слуги. Натаскали в баньку дровишек, затопили – черный духовитый дым повалил через щели.
