– Пала, пала с небеси звезда…
Помянули погребенных житом да квасом, что нашелся в амбаре, помолились богам – каждый своим – да в путь. Вновь съехали на Пашу-реку, снег шел, падал мягко, застилая колею, будто леший ступал лапами. Жердяй все оборачивался – тягостно было на душе, погано… Да и не у него одного.
Хрустел под копытами снег, поскрипывали полозья, едущие впереди воины внимательно осматривали путь – белую ленту реки обступал, словно сдавливал, лес, подходя иногда настолько близко, что казалось: вот-вот и исчезнет река, скроется из виду дорога, поглощенная корявыми тяжелыми ветками.
После полудня заметили прорубь. Две женщины в овчинных полушубках и глухо повязанных платках полоскали белье. Лиц их не было видно, красные от холодной воды руки напоминали гусиные лапы. Услыхав лошадиное ржание, обе тревожно подняли головы – старуха и молодица – заоглядывались на берег – не кликнуть ли мужиков? Молодица прищурила глаза, всмотрелась… Выплеснувшийся из-за облака луч солнца вспыхнул на шлемах воинов, заиграл на наконечниках копий, на круглых умбонах щитов… Женщины облегченно вздохнули. Свои! Кому ж тут еще оружному взяться, как не ладожскому наместнику, князю Хельгу-Олегу?
Бросив белье, обе поклонились:
– Здрав будь, князь-батюшка!
Поклонился и ярл – знал, не рабыни то, свободные жены:
– И вас пусть берегут боги. Келагаст-людин здрав ли?
– Здрав, хвала берегиням. На охоту ушел, вас-то к обеду еще ждали.
– Задержались, – коротко ответил ярл, поворачивая коня к пологому берегу.
Келагастова усадьба была погостом – местом, куда свозилась дань с ближайших хуторов, к моменту появления Хельги с дружиной все было уже приготовлено, ждало в амбарах, только вот ярл решил тогда все на обратном пути забрать, чтоб не тащить лишний груз в пашозерскую сторону, теперь вот – забирал. Усадьба Келагаста – просторная, в полдесятка изб и амбаров – располагалась на пологом холме средь высоких, рвущихся к небу сосен. За частоколом – частью старым, а частью уже и новым, из смолистых бревен – побрехивали собаки, в распахнутые ворота, навстречу показавшемуся из-за ольховых зарослей обозу, с радостным гомоном бежали дети, смешно переваливаясь в сугробах. Еще бы им не радоваться! Люди, кони, оружие – этакое-то развлечение! Взрослые стояли молча, сурово. Смотрели выжидательно, теребя в руках снятые шапки, – княжий наместник за данью впервые – как-то все будет?
Въехав за частокол, дружина спешилась. Серебром блеснули на солнце кольчуги, загорелись щиты – алым и густо-синим, заиграли золотым шитьем плащи. Кони – ах, какие кони, какие красавцы, вороные, каурые, белые, словно первый выпавший снег, – нетерпеливо перебирали ногами. Позвякивала сбруя, украшенная у кого тщательно начищенной, пылавшей в солнечных лучах медью, а у кого и серебром-златом, разноцветные чепраки соперничали по красоте с плащами всадников. Разглядев дружину, тут уж и не только ребятня удивленно пооткрывала рты. Не показывая вида, Хельги-ярл был очень доволен произведенным впечатлением. Он давно уже – с тех пор как били в голове барабаны и чужая душа сливалась в одно целое с его разумом – научился перенимать многое у других, независимо от звания, и не стеснялся этого делать. Вот и на этот раз, отправляясь в полюдье за данью, приказал дружинникам надеть самое лучшее. И взять лучших коней – двое саней везли для них овес и сено. Хорошо запомнил ярл беседу с киевским отроком Порубором о том, что по одежке встречают, да и не только встречают… Хорошая одежка и вести себя заставляет соответствующим образом, и уважение вызывает. Посмотрев на все это великолепие, на коней, на серебристые кольчуги, на дорогие плащи, любой уважительно кивнет – не шпыни какие-нибудь явились заданью, не голь-шмоль перекатная, кои сегодня есть, а завтра нет, а княжьи солидные люди, которые, по всему видать, не одной этой данью живут-пробавляются – потому и лишнего не возьмут, и зря заедаться не станут. Однако свое заберут, и перечить им не след – вон оружие-то да кольчуги на что?
Спешившись, Хельги-ярл неторопливо подошел к крыльцу самой большой избы и, сняв с головы остроконечный, ярко блестевший шлем, поклонился седобородым дедам, вышедшим ему навстречу. Выказывал уважение хозяевам, а как же иначе? Вежливость только рабы считают признаком слабости, а здесь были свободные люди. Не захотят платить – уйдут в леса, ищи их там потом, выковыривай! И так-то платили время от времени… потому, наверное, хитрый Рюрик так легко и расстался с этой лесной землей, передав право сбора дани молодому ярлу.
