— Ради бога, уймись. Больше я раздеваться не буду, — проговорила она с раздражением, отпихивая его руку.
— Этого не требуется, — нажав на рычаг, он отодвинул свое сиденье от руля.
— Ты специально, что ли, чтобы отвертеться от поездки? В кои веки собрался сделать мне что-то приятное и пожалел? — В ее голосе слышались досада и возмущение.
— Значит, этот клуб — единственно приятное для тебя, что можно от меня получить? — Он резко вернул сиденье обратно.
Она испуганно вздрогнула и проговорила:
— Что же это такое? С тобой невозможно разговаривать!
— Тогда давай помолчим, — он тронул машину.
После того разговора Эля о своем отце больше не говорила и стала оставаться у меня чаще. Стояло лето, шла сессия. Спать рядом с ней было невозможно, мы только иногда забывались глубоким, быстрым сном, не разжимая объятий. Днем я работал, готовился урывками и однажды экзамен проспал. Сел на широченный подоконник напротив аудитории, собрал конспекты и сообщил народу, что пойду последним, чтобы успеть хоть что-нибудь почитать.
Читал-читал и заснул, привалившись к стеклу. Проснулся от того, что уборщица задела меня шваброй. Вечер, за окном летнее закатное солнце, в коридорах пусто, пахнет только что вымытым деревянным полом. Экзамен кончился, ведомости сдали, в деканате — никого. Вышел на улицу, на ступенях мужская фигура. По его цепкому, напряженному взгляду я сразу догадался, что он ждет меня.
— Гоша?
— Да, а вы Элин отец?
— Я вынужден повторить, что требую разрыва ваших отношений, — он говорил сухо, отрывисто.
— Почему разрыва, а не союза? Я свободен, люблю ее, и мы можем пожениться, — сказал я единственное, что могло быть аргументом в его глазах.
— Не можете и никогда не поженитесь, пока я жив. Пойми, у вас нет выбора, — мое сопротивление его явно раздражало.
— Выбор есть всегда, — мне очень не хотелось отступать.
Он помолчал, потом посмотрел на меня так, что у меня от страха заурчало в животе, и веско произнес:
— Ну что ж, ты прав, он у тебя будет, — повернулся и пошел к машине.
Низкое солнце било ему в спину, и тень впереди него, казалось, вела его за собой к черной «Волге», номер которой я от волнения запомнил на всю жизнь — «МОК-35-75». Судя по направлению, он поехал не домой. Я вскочил в трамвай, потом в метро и минут через тридцать пять был у Элиного подъезда. Я давно знал, где она живет, бывало, ревниво проверял, прячась в подъезде напротив, нет ли у нее других кавалеров и что она делает, когда не приходит ко мне. Эля сидела дома с отцом.
Она очень испугалась, когда увидела меня в дверях, просто онемела. Я прошел. Никого. Хорошая двухкомнатная квартира, кабинет, книги, стол, телевизор, бар и спальня. Большая кровать, шкаф с зеркалом. Остановился на кухне и попросил:
— Сделай мне бутерброд.
— Он говорил с тобой? — Голос ее, похоже, не слушался.
— Да, ждал у института. Он что — эмвэдешник или взял машину у друзей, чтобы меня попугать? Номер «МОК-35-75», — мне хотелось понять, насколько серьезны его угрозы.
— Да, это его служебная машина, — она стала бессмысленно переставлять какие-то тарелки, то доставала из холодильника масло, то убирала его обратно.
— Я пришел тебя спросить: а ты сама хочешь, чтобы мы расстались? Да или нет? — Я так и не смог поймать ее взгляда и задал этот вопрос ей в спину.
— Нет, я люблю тебя, — глухо ответила она, по-прежнему стоя ко мне спиной.
— Тогда давай, как только я закончу институт, мы куда-нибудь уедем. — Я подошел к ней.
— Найдет, — и тут я впервые увидел текущие по ее лицу слезы.
— Успокойся и проводи меня. Все будет хорошо, я тебя никому не отдам. — Тон мой был очень уверенным, да я и сам верил в то, что говорил.
Мы вышли, прошли мимо глазеющих соседей, вышедших подышать вечерним воздухом.
— Проводи меня до «Сокола», пойдем через парк, — попросил я Элю, мне хотелось, чтобы ее волнение улеглось.
В парке я обнял ее. Она дрожала сначала от волнения, потом от желания.
— Тебе надо успокоиться, — и я потянул ее в тень большого дерева, которое хоть немного загородило нас от прохожих. Потом я пошел ее провожать.
Не доходя до дома, она сказала привычное: