— Благодарила?
— Эх, дурень ты. Свидание с тобой выпрашивала.
— Ты не разрешила.
— Почему же, что я — не женщина? Разрешила. Накачала тебя димедролом, а ночью накануне отъезда ее привела. Она до рассвета просидела около тебя. Руки тебе целовала. Не плакала, шептала что-то. Потом подошла ко мне и поклялась памятью своей мамы, что никогда не будет тебя искать или встречаться с тобой, даже случайно. Я дала ей денег, что остались, на дорогу, и утром отвезла в Шереметьево. Там ее девчонки быстро переодели и в толпе довели до паспортного контроля. Отец ее, видно, про паспорт в этой августовской суматохе забыл, и ей удалось границу проскочить. А сейчас-то что с ней, ты знаешь?
— Ее отец отдал мне вот эти тетради.
— Да, я их в шкафу за Гончаровым нашла.
— Сейчас она во Франции, актриса, замужем, родила сына. Она нашу любовь всю вылюбила до капли и теперь свободна и счастлива.
— А ты разве ее не забыл?
— Нет, мама. И если в душе плещутся остатки прежней любви, то новая любовь всегда горчит.
— Это красивые слова. Отдай мне ее дневники.
— Зачем?
— Затем, чтобы твоя молодая жена их не нашла.
— Тогда лучше их уничтожить.
— Нет, они могут пригодиться твоим детям и тебе, когда ты станешь отцом.
