11.08
Я видела его. Нос сломан. Сам он тоже. Глаза измученные, испуганные. Я сказала все так, как велел отец, спросила: согласен? Он так обреченно вздохнул и ответил: «Ну разумеется». Он отказался от меня, от нашего счастья, от наших детей! После этого его сразу увели. Я загадала: если оглянется, значит, любит. Но он не оглянулся. Все кончено. Я не могу пока сделать того, что хочу больше всего. Мне надо убедиться, что они его выпустили, а потом я свободна. К отцу я не вернусь и не трону его из-за мамы, а собой могу распоряжаться.
13.08
Я каждый день хожу к Бутырке, уже знаю, когда у них отпускают. Моего нет.
14.08
Опять не отпустили. Шла обратно к метро и на столбе увидела старую афишу «Чайка по имени Джонатан Ливингстон», студия Вячеслава Гордевского. Как давно это было! Как давно я летала в стае. Помнят ли меня ребята и В.М.? Может, я им не наврежу, если к ним зайду. На афише был адрес какого-то ДК, видно, опять проблемы с помещением. Попробую найти, может, дадут напоследок на сцену выйти той чайке с перебитым крылом, у которой нет уже ничего, даже желания летать. Шла, повторяла роль, и голова и тело, кажется, все помнят, но помнят ли меня?
16.08
Отца не вижу. Гошу все еще держат. Мне сказали, что лучше всего передачи передавать, если принимают, значит, еще сидит. Сегодня приняли. Студию я нашла легко. Меня узнали, особенно не расспрашивали. Лето, народу немного, но они репетируют каждый день, готовятся к поездке на Авиньонский фестиваль во Францию. В.М. меня даже к репетиции допустил. С ним время летит быстрее, мне легче ждать. Пусть это будет моя скала, куда я присела на краешек перед последним полетом.
17.08
Гошу не выпустили. Была в студии. Отца дома по-прежнему нет.
18.08
Он на свободе! Видела своими глазами, как он вышел из ворот, вздохнул и пошел к метро. Каким чудом я удержалась и не бросилась к нему, не знаю. На меня столбняк нашел. А потом я поехала к его дому, хотела еще разок хоть издали увидеть, но испугалась, что не удержусь, и поехала в студию, там и переночевала, на декорациях.
19.08
Днем вышла на улицу. Город не узнать. Кругом пусто, танки, народ только кучами ходит. Что-то случилось. Я помчалась к Гошиному дому, вдруг его опять заберут. За трансформаторной будкой меня заметила Лидия Федоровна и быстро завела в какую-то квартиру в их доме, в 5-м подъезде. Дверь закрыла, да как начала меня молча какой-то сумкой лупить, потом руками, я думала, она меня задушит. А потом села и разрыдалась, я тоже. Ревели мы долго, и обе о Гошеньке. Потом она сквозь слезы говорит: «Бедный мой мальчик, ты его совсем не любишь, опять пришла, чтоб его подвести, а он из-за тебя такую муку принял!» Ну тут меня прорвало, и я ей все выложила и про отца, и про то, как я Гошу люблю и что боюсь, что не выдержу и наврежу ему опять, поэтому и решила посмотреть на него в последний раз и улететь. Лидия Федоровна успокоилась, задумалась, а потом говорит: «Грех такой на душу брать не буду и тебе не дам, а вот улететь тебе и вправду надо». Мы долго перебирали разные варианты и решили, что надо попробовать улететь со студийцами во Францию. Домой не вернусь. Она заменила мне смертную казнь пожизненным заключением без моего любимого. Во всем виновата я сама, мне и нести это бремя самой. Я люблю его так сильно, что ради этого…
Конец августа. Я не помню, какое число, не помню, какой день, я не вижу, что я пишу, потому что слезы текут из глаз все время. «Я его никогда не забуду, я его никогда не увижу…» Мы были на этом спектакле вместе, и, тысячу раз вспоминая мою любовь, его глаза, его голос, я истекаю слезами. Они высыхают только на сцене, но после спектакля грим смываю слезами.
7.09
Завтра все возвращаются в Москву, фестиваль, гастроли — все кончено. Моя стая улетает, а я остаюсь одинокой чайкой на этом берегу. Мне нельзя вернуться. Я невозвращенка. Я предупредила В.М., чтобы он был готов к неприятностям, извинилась. Он ничем меня не упрекнул, дал несколько адресов в Италии и во Франции на крайний случай, потом мы пошли к ребятам. Я не хотела им говорить, но они и так все поняли. Отдали мне деньги, какие оставались, Женька вручил свой нейлоновый спальник, девчонки бельишко, косметику, майки отдали, Наташка свой рюкзак освободила. Я собралась, попрощалась без единой слезинки и ушла, чтобы до утра не откладывать. Светает. Буду учиться летать одна.
