Даже этот пацан, Гоша, и тот не захотел меня из нее вытряхнуть. Хотя ему-то было за что так поступить.
Я отнял у него любовь. Я хотел уничтожить этого парня, сознательно, обдуманно, коварно. Почему? Потому что он был бабником. Я почувствовал это издалека, еще не видя его, а наша встреча лишь подтвердила это. И я возненавидел его тем чувством, которое раньше называли классовой ненавистью. Это была ненависть рогоносца к бабнику. Люда любила меня и, может быть, не изменила мне ни разу, но если бы это случилось, то моим соперником стал бы какой-нибудь хлыщ, как этот. С ним и с такими, как он, мы стали врагами, еще когда на четвертом курсе я вынул из петли Серегу из нашего отделения. Его откачали, а потом комиссовали, но он вешался на полном серьезе, из-за того, что его Валюшка, с которой он вместе в школе учился и к которой мотался на все увольнительные, отдала то, что он так жаждал и так берег, — другому. Того, другого, она встретила на вечеринке, увидела первый раз и отдалась ему, а Серегу мурыжила много лет. Этому типу Валентина была не нужна, просто порода такая гнусная, если чужое, значит, обязательно нужно попробовать заграбастать или хоть потереться рядом. И что в них женщины находят? Ведь сразу видно, что ни совести, ни чести, одни слова красивые. Говорят, женщины любят ушами, ну и слушали бы, раз нравится, а в постель-то зачем ложиться?
Элька, видно, тоже уши развесила, а ведь опыта у нее никакого не было, вот и поверила во все, что он говорил. Если бы был урод кривой, косой, жадный, лимитчик какой-нибудь, придурок, я, честное слово, смирился бы и ради Людмилы выдал бы ее замуж, как положено. Но отдать ее этому ходоку, чтобы бабники над «нашими» верх одержали? Нет, не мог. Дело было уже не только в ней. Дело было в принципе. Я за Серегину жизнь поломанную, за мои ночи бессонные в командировках, за мужиков, которые всю жизнь с одной бабой живут, а их за это дураками считают, за все это должен был с ним поквитаться. К тому же хоть я и понимал, что Эльку рано или поздно нужно будет отпустить, но кем ее заменить, как, да и зачем, не знал.
То, что она завела себе дружка, я понял, вернувшись из очередной отлучки. Служебная машина подвезла меня поздно ночью, а утром я вышел из ванной и двинулся на кухню, где Эля уютно позвякивала посудой, в надежде утолить мой голод.
После яичницы меня отпустило вверху живота, но появилось сильное неудобство внизу. Эля сидела напротив с чашкой чая в руках. Я положил руку на ее голое колено и провел вверх. Она дернулась от меня, выплеснула горячий чай мне на руку и на свои коленки, мы оба заорали, вскочили и метнулись в разные углы: я подставил руку под холодную воду на кухне, а она заперлась в ванной. Под шум льющейся воды каждый напряженно думал, что теперь делать, когда шестеренки нашей налаженной жизни заклинило. Мне хотелось бежать к ванной, стучать в дверь, уговаривать, сулить, целовать ее ошпаренную коленку. Может, так и надо было сделать. Но я решил действовать обдуманно, наверняка, не поддаваясь эмоциям как раз тогда, когда они были бы единственным оправданием.
Я затаился, начал собирать информацию, поить ребят из наружки, готовясь по крупицам выстроить картину постигшей меня катастрофы. Через пару дней мои кореша, поверившие в легенду про жениха моей дочери, которой еще рано замуж, потому что надо закончить образование и прочее, поймали меня в коридоре и бодро повели в буфет. Я понял намек, наскоро накрыл стол скромным тогдашним дефицитом типа кроваво-красного «золотого салями», бутербродов с икрой да каких-то итальянских рулетов и приготовился к получению оперативной информации. Мужики выпили коньяка подозрительно мутного вида, быстро сжевали бутерброды и сообщили мне, что волнуюсь я зря: дочка вряд ли выйдет замуж за этого парня (на этом месте Семен полез в карман и протянул мне потертую бумажку «Тут данные на него»), так как парень ходок, девок постоянно меняет, а поскольку они на него обиды не держат, значит, ходок настоящий. Учится на третьем курсе в институте связи, подрабатывает наладкой, настройкой у приятеля (еще одна бумажка), который ремонтирует импортную аппаратуру в кооперативе. С «крышей» дел не имеет. Часто болтается по кабакам, но не на свои. Гуляет в основном с кем-то, в последнее время с крупняком из Сургута (очередная бумажка). Картишками балуется, но больших долгов нет. «Так что, папаша, — подытожил Федьков, когда я принес им кофейку, — не бзди, этот парень тебя сватами не замучает, погоди неделю-другую, он сам от твоей дочки отвалится». «А что у вас в отделе слышно?» — спросил Семен, желая получить с меня в качестве гонорара за работу не только застрявшую в давно не леченных зубах колбасу, но и более существенные вещи — новости из нашего все «слушающего отдела». Я добросовестно рассчитался прогнозами насчет очередных кадровых перестроек в эпоху перестройки, и мы разбежались, мучительно отрыгивая коньячной сивухой.
