– Это правда, что ты не убивал Эльваан? – несмело спросила ийлура, – во имя Покровителей, Дар-Теен, скажи правду.
Ийлур промолчал.
– Значит, все-таки твоих рук дело? – внутри все будто сжалось в ледяной ком, – но почему, почему?
Снова молчание.
– Ответь, побери тебя Шейнира! – не выдержав, сорвалась на крик Эристо-Вет, – почему ты не оборачиваешься?
Дар-Теен даже не соизволил замедлить шаг.
Эристо-Вет рванулась к нему, намереваясь хотя бы взглянуть в лицо молчаливому убийце, но…
Расстояние между ними не сократилось.
Выругавшись и помянув Темную Мать синхов, Эристо-Вет побежала – это оказалось на удивление тяжело, подошвы сапог словно липли к дороге. А Дар-Теен по-прежнему спокойно вышагивал впереди, не останавливаясь и не оборачиваясь.
– Подожди! – взмолилась ийлура, давясь пылью, слезами и раскаленным воздухом, – прошу, не уходи!
Собравшись с силами, она оттолкнулась от ненавистной дороги и, в прыжке настигнув Дар-Теена, повалила его в пыль.
– Побери тебя Шейнира! Почему?!!
Ломая ногти о жесткую куртку ийлура, Эристо-Вет развернула его к себе лицом – и закричала. Теперь уже от ужаса.
Она вопила и вопила, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. А пальцы продолжали судорожно цепляться за заскорузлую от грязи мешковину.
На Эристо-Вет спокойно взирал старик элеан. С коричневым, исхлестанным морщинами лицом, с пронзительными черными глазами. Невесть откуда взявшийся ветер расплескал длинные седые пряди, и они липли к лицу Эристо-Вет словно паутина.
– Я ошибался в тебе, – сказал старец, – я открою тебе путь. Быть может, твое присутствие что-то изменит, но… Будь настороже, ибо враг идет за тобой.
…Она охрипла от крика. Холодный пот заливал глаза, руки тряслись.
Но не было больше ни степи, ни старика. Эристо-Вет очнулась в темноте, едва разбавленной чахлым огоньком масляной лампы, темноте, пропахшей горячей камфорой и медом. Ощущая под ладонями грубое домотканное полотно, она повернулась к свету – и сердце зашлось в суматошном беге. Там, где тени сгущались, парой золотых монет горели глаза синха.
– Метхе, – прошептала ийлура.
– Помолчи.
– Метхе Альбрус… – она улыбнулась и судорожно схватилась за шершавую руку синха, – как вы…
– Дом развлечений не лучшее место для хранителей Границы, – назидательно прошелестел синх.
Он склонился над Эристо-Вет, осторожно пощупал ее лицо, оттянул веки и, удовлетворенный осмотром, оставил в покое.
– Еще несколько дней, и ты бы делала все, что тебе прикажут.
– Несколько дней? – она испуганно смотрела на уродливое коричневое лицо. Боги, как же стар был метхе! Полосы расплылись, стерлись… Говорили, что, когда с кожи синха исчезает последняя полоска, его жизнь завершается…
– Но ты же никуда не торопишься? – подмигнул Альбрус.
Ийлура поспешно прикусила губу. Не хватало еще проболтаться…
– Зачем ты хотела остановить Этт-Раша? – развернувшись, Альбрус снова нырнул во тьму, и тут же вернулся. – впрочем, теперь уже неважно. Северянин припрятал твои вещи, и он не так уж и виноват перед тобой. Он хотел пошутить, но хозяйка борделя решила, что ты пригодишься ей самой.
Эристо-Вет села на постели и огляделась. Вместо розовых обоев – беленые стены, вместо штор – пыльная тряпка. На грязном столе исходила паром глиняная кружка, скорее всего там метхе держал целебное снадобье. Испуганно трепетал огонек лампы.
Одеяние ийлуры тоже претерпело изменения – вместо прозрачного лоскутка на ней оказалась добротная, до пят, полотняная рубаха с туго стянутой шнуровкой у горла.
«Он перенес меня сюда, когда забрал из борделя», – вдруг подумала Эристо-Вет.
На миг ей стало не по себе оттого, что к ней прикасался старый синх, и что он же наверняка переодевал ее.
– Метхе…
– Скажи спасибо, что никто не позарился на твой медальон, – ухмыльнулся синх, – может быть, испугались кары Пресветлого.
– Как мне благодарить вас? – выдохнула наконец ийлура.
– Помилуй, за что?
Альбрус развел костлявыми руками. Задумчиво склонил голову к плечу.
– Я не мог тебя оставить. Ты же моя ученица… Не лучшая, конечно же, но удачливая, это точно. А теперь – уж извини – меня ждут дела Ордена. Ийлура, в доме которой ты находишься, честная женщина. Выздоравливай – и пусть все, что с тобой приключилось, забудется, улетит дурным сном, чтобы уже никогда не повторяться.
