– Нет, не боюсь, – равнодушно бросил Глеб.
Тамара успокоилась, лениво потянулась, пытаясь вытянуть ноги. Конечно, это ей не удалось. Тогда она сбросила туфли, обхватила колени. Глеб смотрел на ее ноги, и в нем жили два желания. Первое – ему хотелось поехать с этой женщиной, он понимал, что ночь с Тамарой обещает быть очень приятной, а вторым желанием было позвонить Ирине Быстрицкой и хотя бы минут десять поболтать с ней. И эти два противоречивых желания принялись отчаянно бороться между собой.
Наконец, Глеб решил так: отвезу ее в мастерскую, а там видно будет.
Тамара Колотова время от времени поглядывала на Глеба, на его решительный профиль, его загадочную блуждающую улыбку, серые глаза… А в глазах Сиверова отражалась ночная Москва: голубоватые зрачки фонарей, свет фар, разноцветное сияние вывесок и рекламы.
«Да, какой мужчина! – думала Тамара. – Вот бы мне заполучить такого! С ним, наверное, всегда спокойно, и чувствуешь себя как за каменной стеной. Не то что эти художники, готовые в любой момент бросить, предать, забыть и даже не уплатить деньги за работу».
А ее работа не была легкой. И Тамара Колотова уже сейчас, сидя в машине, предчувствовала, как завтра ей будет тяжело. Придется лежать или стоять в какой-нибудь вычурной позе, все тело будет гудеть от напряжения, вязкая боль войдет в позвоночник, проникнет в суставы.
– Что это у тебя такой кислый вид? – заметив тоскливое выражение на миловидном лице Тамары, спросил Глеб.
– Да так, думаю о всякой ерунде.
– О чем, например?
– О том, что завтра придется позировать Маленкевичу, а он – придурок и любит всякие невероятные позы и выкрутасы.
– И тебе это не нравится?
– Честно говоря, мне абсолютно все равно. У тебя нет сигареты?
Глеб подал пачку. Тамара закурила и как-то рассеянно взглянула в окно.
– Знаешь, Федор, я боюсь оставаться одна в мастерской среди этих цветов, среди колючих и пыльных кактусов. Мне страшно.
– Не надо бояться. По-моему, дверь в мастерской хорошая. Закройся и никому не открывай.
– Да, так и сделаю. А если бы у меня еще было снотворное, я приняла бы пару таблеток и заснула. В последние дни я вообще почти не спала. Было такое напряжение и так болела голова… Знаешь, мне очень жалко Катьку…
– Какую Катьку?
– Ну, какую-какую… Конечно же, Сизову. Она была хорошей подругой, веселой, никогда не унывала. Казалось, ничто не может испортить ее настроение. Жила себе как птичка, порхала с ветки на ветку.
«И допорхалась», – подумал Глеб, но не сказал, смолчал.
– И так погибла. Ужасно жалко… – у Колотовой на глаза навернулись слезы.
– Не расстраивайся, все будет хорошо, – Глеб положил одну руку на плечо Тамары.
Та с благодарностью повернула голову и влажными губами поцеловала его пальцы.
– Ну, вот это лишнее, – сказал Сиверов и аккуратно убрал руку.
Автомобиль заехал во двор и остановился у подъезда.
Глеб медлил. Тамара тоже не выходила из машины.
– Я завтра за тобой заеду утром, – нарушил молчание Сиверов.
– Да, я понимаю. Мы с тобой слишком разные.
– Не в этом дело, – спокойно сказал Глеб, – просто у меня еще куча дел.
– Я понимаю… Всем на меня наплевать. Мной пользуются, а потом бросают.
– Ну перестань, перестань, Тамара, все не так уж плохо, как ты рисуешь.
– Нет, все еще хуже, – она потянулась к Глебу и поцеловала его в губы. – Прощай, – прошептала женщина.
– До встречи, – сказал Глеб.
– Нет, прощай.
Тамара выбралась из машины и торопливо побежала к подъезду. У самой двери, уже переступив порог, она замерла, обернулась, и в се глазах, устремленных на Глеба, было столько тоски и печали, что ему захотелось выйти из машины и броситься за ней следом.
Женщина вскинула бледную руку в прощальном жесте, и дверь подъезда закрылась.
«Ну, слава Богу», – подумал Глеб, быстро запустил двигатель и умчался на своей «восьмерке» цвета мокрого асфальта. Он боялся, что не выдержит и пойдет к Тамаре.
Минут через сорок Глеб Сиверов уже был в своей мастерской. Войдя и закрыв за собой дверь, он сварил очень густой, почти вязкий кофе и выпил маленькую чашечку. Затем, вытащив из-за брючного ремня пистолет, посмотрел на его номер. После чего позвонил Поливанову.
