Владимир Петрович вылез из кустов. Ждал. По мере приближения Малинкина сильнее пахло потом, табаком и, странное дело, одеколоном.
«Приметы цивилизации», — усмехнулся Владимир Петрович.
Тут Малинкин обернулся и увидел Владимира Петровича. С ним произошло странное. Он стал меняться на глазах. Отвисла нижняя губа, повисли щеки. Владимир Петрович вдруг вспомнил: эту плоскую с боков голову он видел на прилавке, у морских окуней.
— Доброе утро, красавец, — сказал Владимир Петрович.
Малинкин лизнул губу.
— Подсидеть решил, — говорил Владимир Петрович. — Егерей натравить, когда я кастрючков снимать буду. Штрафом хотел ударить: два кастрючка — сотенная, да за факт браконьерства тридцатка. Сто тридцать рублей! Хорош гусь. За такое морду бьют.
Пока Владимир Петрович выкладывал свои соображения, Малинкин расправился во весь рост. Он и вечно ссутуленную спину разогнул. Гримаса злобы стянула его рот в темную мясистую воронку. Он прошипел в нее:
— Я бы тебя утопил! Взялся следить, так и следи. Гадюка!
Показалось — сейчас Малинкин ударит его. Убьет — и в воду, и концов не найдешь.
Владимир Петрович отпрыгнул назад и услышал шепчущий звон ведра, ударившегося о куст, ощутил в руке его тяжесть. Он помотал ведром — тяжелое, облитое эмалью.
Отличное ведро!
И страх его прошел, а злости стало много, веселой бодрой злости. С нею пришло ощущение силы, налитости своих рук. Восторженные мурашки прошагали от поясницы к затылку. Затем пришел спокойный, почти ласковый гнев. Владимир Петрович спросил Малинкина:
— А если по голове? (И помотал ведром.) Если по черепушке? (И волосы его шевельнулись.)
Он стал подходить к Малинкину.
Медленно подходил. Щурился, целил глазом: ему хотелось грохнуть Малинкина по голове ведром. Нет! Это опасная глупость. Лучше пугнуть его.
…Малинкин пятился.
— Убью! — взревел Владимир Петрович (а сидевшее в нем трезвое смеялось). Крик его пронесся и, странное дело, с собой понес Владимира Петровича.
Пришло нежданное. Не собирался драться Владимир Петрович, но Малинкин побежал от него к лодке. Бежал так валко и безобразно, что Владимир Петрович не удержался, метнул ему в ноги ведро. Оно с гулом подсекло Малинкина, и тот упал на спину, вздев черные пятки.
Ведро катилось к воде. Владимир Петрович побежал схватить, пока оно не ушло в воду. Так, мимоходом, он лягнул Малинкина в бок. И вдруг темный восторг охватил его.
Владимир Петрович стал бить Малинкина.
Он сразу пресек попытку Малинкина удрать — пихнул его на песок. Затем стал вколачивать ногу в малинкинские бока, в дряблый его живот. Пинал и спрашивал:
— А в почку хочешь?.. В почку хочешь?..
— Уйди, — хрипел Малинкин. — Убьешь…
«И убью…» Владимир Петрович сгреб Малинкина и мокрого, осыпанного песком, пихнул в лодку. Толкнул ее.
Лодка двинулась в туман. Малинкин сидел, держа бока. Лицо его озабоченное. Он прислушивался к чему-то в себе.
— Вот, помочусь кровью, — сказал он с упреком Владимиру Петровичу.
5
Разгон, приданный лодке, был силен: она вошла в уплывающий туман и скрылась в нем. Владимир Петрович крикнул вслед:
— Пикнешь, с потрохами съем! Все наружу выверну, малявка лупоглазая!
— Бандит, — отозвался Малинкин.
— Дрянь ползучая! — заорал Владимир Петрович.
Он умылся и успокоился. Да и неотложное дело ждало. Он занялся рыбой: снимал ее-с крючков. С ершами не церемонился: наступал пяткой и выдирал крючок с жабрами и кишками.
— Черт их знает, как заглатывают, — ворчал он.
Так добрался до кастрючков. Они были ничего, энергичные. Владимир Петрович смоделировал ход малинкинской дремучей мысли. Тот, конечно, уверен: выкинет он кастрючков от греха в воду. Сначала так и хотел — не брался за них, авось уйдут с крючков. Но теперь он возьмет и употребит кастрючков. Обоих.
А хороши… Один кастрюк был на полкило, другой — верных два. Владимир Петрович засмеялся и сказал:
— Съем! Так их, Калинкиных-Малинкиных!
Сказал и оглянулся — никого нет вокруг? Он был один, только чернявый куличок бегал на своих красных ходульках. Взглянул на часы — шесть.
Пора завтракать.
Владимир Петрович не стал вынимать другие переметы, он спешил сварить уху: и соскучился за неделю, и деликатная это рыба — кастрючки. Следовало торопиться. Сначала надо ершей, как есть, в соплях, сунуть в кипяток. Когда сварятся, отцедить их и в отвар запустить кастрючка, да лаврового листика, да перчика, да пару картофелин. (Под ложечкой засосало, рот наполнился слюной.)
