Вот уже минут сорок Каляев топтался на огромнейшей куче металлического мусора.
Направо от него был закатный город. Тени крайних домов протягивались даже сюда, на высыхающие болота.
Прямо уходило шоссе: пыль и жженый бензин тянулись за машинами.
Болота… Когда-то они были приятные, дупелиные, с короткой травкой. Сейчас здесь городской отвал — болота осушали мусором.
Каляев смотрел на них, но думал о том, что получилось глупо: вместо наслаждения вечерней едой надо стоять на высокой куче металлических отходов и смотреть на болота и шоссе.
Зазвенело. Каляев взглянул — два пацана проволочными кочережками разбирали кучу. По временам они что-то выуживали и, после спора, клали в мешок.
Пацаны приехали сюда на красном мопеде. Он стоит рядом. Что они могут брать здесь?
Каляев поглядел себе под ноги и увидел куски алюминия и латуни, медные шестерни. Решил — для детей это великое игровое богатство.
Должно быть, привезя найденное домой, они балуются железяками, раскладывают их, делают пистолеты и стреляют друг в друга горошинами.
— Для чего мусор гребете? — крикнул Каляев, сердясь.
Они подняли головы. Молча глядели на Каляева. В глазах их напряженная серьезность: или старались понять вопрос, или прикидывали, стоит ли он ответа.
— Для чего мусор гребете? — крикнул Каляев, сердясь.
— Моделируем, — ответили они. Поднялись, взяли мешок. Повозились с мопедом и укатили, треща мотором, пустив тонкие струи гари.
— Моделируем, — заворчал Каляев. — Моделируем…
И нервно затоптался: не мог смоделировать поведение Цезаря. Он должен был обогнать его, должен, тот шел, а Каляев воспользовался автобусом.
Получилось так: с работы он пришел голодный и раздражительный: в машине, при посадке, порвали рукав нового костюма.
Порвали слегка, но Каляев расстроился. К тому же день был знойный, Каляев на работе и в машине потел и задыхался, тело его хотело прохлады.
Дома было хорошо, жена дала окрошку прямо из холодильника.
Он хлебал и постепенно успокаивался. Когда ел второе, жена сказала, что Цезарь опять сбежал — выскользнул перед его приходом и ушел. Наверное, теперь гуляет в сквере или обнюхивает углы домов. Будет новый скандал в домоуправлении.
— Надеюсь, далеко не пойдет, слаб, — Каляеву хотелось кинуться ловить собаку, но усталость и вкусный обед удержали. — А, придет.
Каляев знал, что такой ответ порадует жену. Цезарь, старея, превращался в неопрятную собаку, она тяготилась им. Сам Каляев не любил рыхлую морду Цезаря, обвисшие его веки, вздохи, бессонницы, ночное постукивание когтей по твердому полу… К тому же зубы Цезаря болели, отчего он постоянно кряхтел и даже постанывал.
Да и сколько можно терпеть одни его дурацкие побеги! Со времени, когда свалкой испортили ближайшие болота, Цезарь сбегал раз двадцать. Бежал он всегда в одно место — вдоль шоссе, к Марьяновским далеким болотам. Там и охотился — один искал птицу, делал стойку, пугал… Там его и приходилось искать, если не удавалось перехватить по дороге.
А вдруг он снова ушел — на заплетающихся ногах!
Каляев принялся было за десерт — чернослив со сметаной. Но ему вообразилась белая собака, шаткой походкой пробиравшаяся к болотам. В конце концов, решил Каляев, это почтенная страсть. Сам он (и обстоятельства) поборол желание охотиться, бродить по болотам с ружьем. А вот Цезарь не может, он рожден только для дела охоты.
Каляев торопливо поднялся и вышел. Нет Цезаря. Он прошел улицами — Космической, Авангардной… На скамейках сидели всевидящие старухи. На вопросы о белой собаке они отвечали отрицательно. Тогда-то в автобусе он приехал сюда, к выходу из города, и стал ждать Цезаря.
…Прошел еще час. Тени крайних домов доползли к болотам, а Каляев все переминался на позванивавшей куче. От топтания то и дело какая-нибудь штука, гремя, скатывалась вниз.
