— Я не люблю охоту, — сказал Павел и покраснел.
— А все ружье в руках вертишь, — тотчас же уличила его тетка.
— Я говорю, что больше не люблю охоту и даже охотников!
— Значит, и меня тоже, — усмехнулся Акимыч. — Но скажи, отчего и не пострелять, если мне удовольствие, а лесу ущерба нет?
— Все-то вы знаете. Но на пятьсот лет вперед не прикинешь. Вот перебьем мы этих белок, а последствия? Какие они?
— Да никаких.
— Не согласен. По-моему…
Павел говорил, стараясь быть уверенным. Ему совестно было несвязности своих мыслей и противно уверенное лицо Акимыча, который «знал»; и неприятна тетка: она смотрела на Акимыча, молча улыбаясь и этим как бы прося не принимать близко глупых слов Павла.
— Мы не можем еще понять всех природных связей, — говорил Павел, ощущая жжение и распухание в голове. В висках стучало. — Будем рассуждать, — говорил он, стараясь не глядеть на егеря, вилкой ковырявшего оладий. — Природа — это мы сами. Губя ее, мы губим и себя. Мы же все крутимся, торопимся, подскакиваем. Нам кажется, что скачем выше ее. Но это только подскок. («Боже, что я говорю?!») Великая природа терпит нас, но стоит нам сделать глупое, и тотчас мы получаем щелчок по носу. Лес вырубили, — воздух стал хуже, реки засорили — вот пошли болезни желудка. Ядохимикатами погубили более полезного, чем вредного.
— Но при чем здесь шапка из белок? — засмеялся егерь. — А если споришь, то давай хоть новенькое, это я в газетах читал.
— Неизвестны последствия.
— Ты просто скажи, едешь или нет?
— Нет, — сказал Павел. — Не поеду.
— Слишком уж ты серьезный мужик, — вздохнул егерь. — Это хорошо, только жить с тобой тяжело, вот что. Ну, ладно, не едешь, и не надо.
Акимыч сидел допоздна, выпил ведро чая. Он рассуждал о жизни, лесе, человеках и зверях, и недурно рассуждал.
— Ну, хорошо, — говорил обиженный Павел. — Вы умные, разумные, переумные. Все, кроме меня. Говори, что делать, спасая природу?
— Очень даже просто. Нужна агитация — через картинки вроде твоих, и газетные статьи. Хорошие фильмы. А дальше? Дальше — вовлечь в Общество охраны природы поголовно. Всех. Начали-то мы, понятно, с сильных товарищей, министров, замминистров, прокуроров, милиции, секретарей обкомов.
— Так они пожилые и усталые, — говорила тетка. — Куда же им ездить?
— А и не надо. Зато, скажем, вылила автобаза мазут в реку, тут же звонишь и спрашиваешь, что, мол, вы, товарищ министр? Сами член общества, а у вас такое. Он устыдится и нажмет.
— Пока убедите всех да вовлечете, леса повырубят, — упрямился Павел.
— Посадим заново… Ты художник, так жми на сердце, покажи лес погубленный и покажи настоящий… Эх, Шишкина бы мне! Ничего бы не пожалел!
— А цель ваша?
— Простая — лес сберечь. Я бы разнес большие города на множество маленьких. Ну, поселки, что ли. Или вытурил их на море… Пусть плавают, а землю бы под замок: «Вход по пропускам».
…Под окнами загудел, призывая, «газик», и Павел вышел проводить Акимыча. Затем отправился нагуливать сон. Шагал улицей, закинув руки за спину, сцепив пальцы. Припоминал цвет сегодняшних снежинок. На фоне сияния неба падающие снежинки казались черными. Так — черное на белом, работа контраста.
Интересно, но писать черный снег не будешь. Не поверят, начнут рыть в поисках аллегории. Что в таком случае может вообразить интеллектуал средней руки? Чух, например?
…Нагнав Павла у остановки, тормознул полупустой автобус. Приглашающе открылись двери. И Павел вскочил на подножку; ему вдруг захотелось в центр, на площадь.
4
В центре было по-ночному пустынно. Павел полюбовался сочностью семафорных огней — зеленого и малинового.
Далее он шел пешим.
Ноги легко несли его, а куда, Павел и знать не хотел. В автоматике ходьбы было приятное. И хорошо было рассматривать дома, огромные их тени, пробитые желтыми дырками окон. Они гасли — одно за другим. Угасшее окно с полминуты даже казалось чернее своих давно уснувших соседей.
«И здесь контраст, — думал Павел. — Он, собственно, и определяет сущность, одно подчеркивая другим».
И остановился — был Наташин двор, именно здесь, на свободной площади, располагались скамейки для уставших и говорунов, железные столбы для бельевых веревок и пребольшие ящики с песком — для младенцев.
