Девочка вдруг бросилась ему на шею и расплакалась. Пантелей оторопел. Сидит сиднем, расставив руки, слова сказать не может. В душе так задавило, словно тоска, за жизнь нажитая, сбилась в комок. Реветь нельзя, нехорошо взрослому дядьке реветь. Так. Глаза защипало.
Гостиница выглядела с иголочки: дубовая дверь, бронзовые ручки, ажурная лепнина, тяжелые занавеси на окнах и ступени серого гранита. На нижней сидел Гомес. Охватив голову руками, сумасшедший качался со стороны в сторону, повторяя одно и то же:
– Так не бывает. Так не бывает. Ущипну и проснусь… Ущипну и проснусь…
Левая рука покрылась синяками, как у наркомана. Пантелей тяжело вздохнул. Не один Гомес сейчас мается. Если подумать – есть от чего свихнуться. Каждый раз Катавасия накатывает чем-нибудь новым, необычным и не повторяет один и тот же накат дважды.
– Эй, убогий! Шел бы ты домой.
Гомес поднял голову и заорал благим матом, будто мертвяка увидел.
Старинные фонари, раскидистые липы, конка везет усталых пассажиров по домам, в небе растекается зелено-фиолетовое сияние и начинается звездопад, а по улице бежит растрепанный парень, крича что-то невнятное.
Несмеяна потянула Пантелея в подъезд, в глазах отчаянье. Напугал, придурок! Догнать бы да всыпать убогонькому.
На площадке их ждал молодой профессор.
– Я не физик, я – филолог, – вновь поправил он Бабыленко. – Я к вам, Пантелей… м-м-м… Да-да, помню, что неважно. С ответным визитом, так сказать.
При себе Семионыч имел коробку пряников и индийский чай со слоном на жестяной банке.
– Представляете! Пошел в магазин, а там лавка. Хозяин – Рефкат Саид-Абло. Представляете!
– Угу, – устало ответил сапожник.
– С вашего позволения, я на кухню, – Семионыч прошмыгнул мимо.
Пантелей угукнул, кивнул.
– Когда кончится Катавасия, надо будет сходить в архив и разузнать… – кричал профессор, тарабаня посудой.
Несмеяна села на диван, уставилась перед собой, и Бабыленко вновь почувствовал себя бессильным, как в будке. Что делать? Чем помочь? Посмотрел на формулу, поскреб ногтем древовидную «кси».
– Гы-гы! – вдруг улыбнулся и подмигнул девочке.
Решительно вытер загогулины, подхватил мел и принялся ваять, что тебе заправский квантовый филолог. Несмеяна следила за происходящим с прежним безразличием. Потом привстала, удивленно рассматривая написанное сапожником.
– Отак! – Пантелей подкинул и ловко поймал мел, со стуком положил его на полку. – Гы-гы! Полный ноль!
На доске красовалась та же формула, только не в строчку, а по кругу, и дивным кулоном ее венчал ноль. Получилось, что формула равна нулю и ноль равен формуле.
– От теперь полный ноль! – Бабыленко щелкнул пальцами от удовольствия. – Ноль часов, ноль минут. Полночь, блин!
Несмеяна улыбнулась и вдруг звонко рассмеялась.
Вошел Семионыч с подносом в руках – чайник, чашки и пряники в вазочке. Аккуратно поставил на стол, непонимающе глянул на веселящихся, на доску.
– Гы-гы! Блин! Ноль часов, ноль минут! – повторил Пантелей, радуясь не столько своей выходке, сколько за девочку.
Полыхнуло так, будто луч солнца надумал осветить комнату поздним вечером.
– Йо-о!
– Что это?!
– Не надо! Нет! – прорезался голос у Несмеяны.
– Тихо, Саша, тихо, – ответили из сияния.
Свет притух. Три пылающие фигуры парили над полом в дверном проеме.
– Наконец-то, – со вздохом, а кто из них говорит – не понятно.
Дальше строго, с нажимом:
– Саша, ты нарушила правила. Ты будешь наказана, – по-родительски без возражений, но Пантелею не понравилось. Он вышел вперед, заслонил Сашу-Несмеяну.
– А ну, полегче, ваше сиятельство, – для верности стукнул кулаком в ладонь. – Кто таков будете? Какого рожна тут распоряжаетесь?
Силуэт, парящий впереди, казалось, опешил.
– Этот ребенок проломил Логос, деструктировал время и сотворил… – силуэт задумался, подбирая слово. – Как вы там выражаетесь?
– Катавасия, – подсказал Пантелей, удивляясь про себя: «Несмеянка, что ль, деструк… как его?» – И соврал не моргнув глазом: – А то мы не знаем.
Он скрестил руки на груди, чувствуя себя хозяином положения.
Огненный, кажется, немного растерялся:
– Хорошо. Поговорим по-другому.
– Согласен, – Бабыленко сделал широкий жест в сторону накрытого стола. – Чай? Кофе?
