– Сегодня все можно, – сказал он.
– Отчего же нет, – сказал Лоринков.
Фусу думала, что у них с Лоринковым роман. Это значило, что он приходил потрахать ее пьяным в кредит… Они отошли за занавеси и дама, краснея, позволила поручику вынуть из себя бумажную розу, после чего занять собой освободившееся место. Меланхолично двигаясь, и прощаясь с эмиграцией, Лоринков жадно вдохнул запах оголодавшей пизды.
– Любимый мой, – шепотом сказала Корина.
– Я все знаю, не езжайте никуда! – сказала она.
– О-о-о, – сказал Лоринков.
– Этот Ерну чудовище, он говорит женщинам ужасные вещи, – сказала она.
– У-у-у, – сказал Лоринков.
– Поструктурализм, экзогамия, экзистенциализм, – сказала она.
– Он оригинал, – сказал Лоринков.
– Что вам та Румыния, возвращайтесь на родину, – сказала Фусу.
– У меня связи с Кишиневом, – сказала она.
– ЧТО? – сказал Лоринков и остановился.
– Да трахайте же! – сказала Фусу.
– Можно подумать, вы не в курсе, что в эмиграции каждый второй стукач, – сказала она.
– Верно, – сказал Лоринков и задвигался.
– Министерство репатриации обеспечит вам безопасность, если вы покаетесь, – сказала Корина.
–… И поставите в революционном театре Кишинева Аутентичную Молдавскую Пьесу, – сказала она.
– Это как? – спросил Лоринков.
– Ну, они хотят, чтобы там было про цыган, и чтоб молдаване, и кибитки, и обязательно Кустурица, и чтобы это было очень по-доброму, – сказала она.
– В общем, все на ваше усмотрение, главное условие, чтобы была кобыла, – сказала Корина.
– И чтобы ее звали Икибуца, это в честь дочери какого-то бонзы, девчонка умерла от дифтерита, – сказала Корина.
– И чтобы Обязательно по-доброму, – сказала она.
– Ну как, согласны? – сказала Корина.
– Нет, – сказал Лоринков.
– Я не умею по-доброму, – сказал Лоринков.
– Кончай, сучка!!! – сказал он
Корина, извиваясь, кончила. Лоринков тоже кончил. Мне будет не хватать ее, подумал он о проститутке. Обязательно напишу об этом книгу, подумал он. Если уцелею, подумал он. Даже название придумалось красивое. «Прощание в Стамбуле»… Поручик расплатился. Обычно роза оставалась клиенту. Но Лоринков чувствовал себя в эту ночь миллионером.
– А это вам! – сказал он.
И вернул розу на место.
* * *
Стоя в моторной лодчонке, плывшей по течению Прута с выключенным двигателем, Лоринков жадно глядел в непроницаемую тьму. В десяти метрах от него была Молдавия. И он не видел ни сантиметра Молдавии. Ночь, – черная, как густые чернила, за хранение которых в Молдавии нынче давали 25 лет «строгача», – скрыла от Лоринкова его родину… Они плыли от Стамбула трое суток, дождались ночи у лимана, а потом поднялись вверх по Пруту. Ведь Молдавия не пропускала через себя путешественников из «бывших»…
Штабс-капитан Ерну дернул его за рукав.
– А вот и наша пристань, – сказал он шепотом.
– Сходим, и в Клуж, – сказал он.
– Ресторан, театр, девочки, еда, – сказал он.
– Странно, да? – сказал Лоринков.
– Всего каких-то 20 метров, и уже Молдавия, – сказал он, угадывая страны за плеском Прута.
– Лоринков, право, вы же не жид-с ностальгировать, – сказал штабс-капитан Ерну.
– Нас ждет Румыния, – сказал он.
– Театр, признание, Евросоюз, девочки, – снова напомнил он.
– Господи, да эти кретины европейцы, они же как дети, – сказал он.
– Наплетем им про Ленина, колючую проволоку, тоталитаризм, оковы, – сказал он.
– Двадцать лет купоны стричь будем, – сказал он.
– Идемте, дружище, – сказал он.
– Лоринков, вы же русский, на кой вам эта Молдавия сраная, – сказал он.
– Извините, – сказал Лоринков.
– Я… – сказал он.
– В общем я… ну остаюсь, – сказал Лоринков.
– Через час будет пограничный обход, – сказал Ерну.
– Они нас не пустят, так что я вынужден просить вас поторопиться, – сказал он.
– Нас встречающие ждут, – указал он быстро мелькающие на румынской стороне руки огоньки.
– Нет, право, – сказал Лоринков.
Офицеры поглядели друг на друга. Потом штабс-капитан Ерну молча снял с пояса пистолет, сунул Лоринкову в карман шинели. Вытащил денег из нагрудного кармана, поделил пополам, сунул в руки пакет с едой. Отдал мобилу с игрой «змейка». Обнял. Перекрестил.
– Простите Лоринков, – сказал он и всхлипнул.
